Укротители лимфоцитов и другие неофициальные лица
Шрифт:
– Стоп! – завопил он. – Спокойно! Отошли на два шага назад и включили мозги! Я трижды был женат, все три раза счастливо, и все три раза мне это не понравилось. На кой черт мне четвертый? Магистерскую она будет у меня писать! По молекулярной биологии! Я у нее буду научным руководителем! Сегодня собеседование в приемной комиссии в магистратуру! Уловили, коллеги, типун вам всем на язык и прочие места?!
Вздох изумления прокатился по отделению.
– Нет, ну не подлецы? Сглазите еще, – сокрушался Доктор К. – Понятно же было – нормальный человек, только энергия не в то русло шла. Я ей объяснил, что нет ничего прекрасней лимфоцита под микроскопом в частности и служения науке в целом. Что тут тебе и поэзия, и вызов, и страсти всех мастей. Стал выяснять, что у нее за образование, поскольку была сначала
В следующий раз Йитка появилась в нашем центре уже осенью, когда у нее началась учеба. Доктор К. пристроил ее в соседнее отделение собирать материал для магистерской, а заодно и для будущей докторской. Солнечный Л. сначала побаивался попадаться ей на глаза, потом осмелел и даже как-то, встретившись в столовой, подсел за столик и спросил:
– А как же поэзия? Уже не мечтаешь публиковаться?
– Почему же, мечтаю, – Йитка подняла на него глаза и выпятила подбородок, – только кому нужны дурацкие стихи и журнальчики с тиражом в три экземпляра? Я теперь хочу сделать открытие и написать об этом статью в Nature или Science. И спорим, – она прищурилась, – я опубликуюсь там раньше тебя?
– Боже, храни поэтов и мечтателей, чем бы они ни занимались, – съязвил на это Солнечный Л., но с тех пор стал сильно поторапливать собственные исследования и внимательней присматриваться к способам форматирования статей для Nature.
Кстати, о научной работе. Пожалуй, самое время поговорить немного о том, как делается наука, поскольку работа и в нашем отделении тоже (а может быть, прежде всего в нашем отделении) не ограничивается рутиной, связанной с чисто клиническими моментами, и научная деятельность является полноценной частью трудового процесса. Образно выражаясь, рутина и наука у нас – инь и ян и друг без друга, возможно, имеют смысл, но утрачивают прелесть. Поэтому перед вами – чистая правда о научной работе в долях шутки и двадцати пяти пунктах.
Про науку
Итак, любая научная работа, даже если она посвящена изучению влияния первой буквы фамилии человека на его способность выращивать кактусы, состоит из нескольких шагов:
1) вы придумываете теорию (на некоторых, особенно счастливых по этой части, теория сваливается сама, причем в самых неожиданных и неподходящих ситуациях), и она кажется вам гениальной и объясняющей устройство как минимум половины мира. Устройством второй половины, как вам кажется, вообще можно пренебречь. Да и не половина она – едва на четверть наскребется, было бы о чем говорить;
2) вы сидите некоторое время неподвижно и, ослепленный своей гениальностью, пялитесь в потолок;
3) среди ночи вы просыпаетесь в холодном поту с мыслью, что ваша гениальная идея, скорее всего, уже приходила кому-то в голову, и конечно, этот мелкий подлец успел ее опубликовать, просто вам не попадалась его статья, потому что библиотека вечно задерживает подписку на самые интересные издания. Поэтому вы в три часа утра вскакиваете с постели и проводите остаток ночи, терзая “Гугл” вопросами, формулируя их с разной степенью каверзности, чтобы быть уверенным, что ничего такого в Сети даже близко нет. Разумеется, в параллельном окошке у вас открыты “ПабМед”, “Медлайн” и еще парочка необходимых ресурсов, но они мало помогают, потому что по абстрактам не все и не всегда понятно, а доступа с домашнего компьютера к коммерческим изданиям вроде, будь он проклят в своем великолепии, Nature у вас нет.
Кроме того, настроение здорово портится, когда выясняется, что статьи, полностью
4) вы делитесь мыслью с коллегами, кратко обрисовываете возможные перспективы и неизбежные открытия, связанные с вашей теорией, при этом стараясь не слишком акцентировать свою гениальность, чтобы не травмировать менее талантливых коллег – в конце концов, они в этом не виноваты;
5) к вашему удивлению, вместо восторженных аплодисментов ваш рассказ встречают жалостливые и откровенно сочувствующие взгляды. Кроме того, вам приходится с негодованием отказываться от настойчивых предложений взять отпуск для “отдохнуть, привести нервы в порядок”, ведь это совершенно некстати сейчас, когда вся лаборатория благодаря вам находится в шаге от Нобелевской премии. Поняв, что вокруг враги и сплошное глухое непонимание, вы разражаетесь пламенной речью, апеллируете к авторитетам, которые попали в непризнанные гении по неосторожности своих современников, и стараетесь еще раз все объяснить рационально, но в конце все равно переходите на личности. Ваши коллеги сначала злятся, потом обещают подумать, что с вашей теорией и лично с вами можно сделать;
6) через несколько дней к вам последовательно подходят все сотрудники лаборатории, чтобы изложить свои гипотезы, возникшие непосредственно из вашей, вопреки вашей и даже без учета вашей теории. Вы, твердо зная, что все они только что прошли мучительные пункты с первого по четвертый, смотрите на каждого сочувственно и очень удивляетесь, когда они один за другим с негодованием отказываются взять отпуск для “отдохнуть, привести нервы в порядок” – в конце концов, вам же со стороны видней, что любому из них такой отпуск пошел бы на пользу, потому что большая часть того, что они там напридумывали, кажется вам болезненным бредом;
7) к вам подходит ваш непосредственный начальник и заявляет, что пора бы вам заняться делом, а то вот уже три дня вы то ли сам не свой, то ли головой ударились. Вы обещаете, что вот буквально сейчас и займетесь рутиной, и даже минут десять честно пытаетесь думать о насущном. Потом ловите себя на том, что насущным как-то незаметно стала ваша новая теория, а не каждодневный труд над другими проектами;
8) вы организуете мозговой штурм, в ходе которого сначала выясняется, что все ваши коллеги – отпетые поклонники Аристотеля: вы им, конечно, друг, но истина им, разумеется, дороже. Поэтому ваша теория перемалывается с такой скрупулезностью и таким ехидством, что даже под ложечкой начинает сосать. Поэтому вы предлагаете выпить кофе. К концу третьего литра (впрочем, тут смотря по количеству участников мероприятия, бывает и больше) вы понимаете, что вокруг сплошные идиоты, а вы самый безнадежный среди них и, что куда прискорбнее, никто из присутствующих не разбирается хотя бы сносно в смежных специальностях. И никто почему-то не может из головы назвать ни плотность метана в сжиженном состоянии, ни точную продолжительность цветения росянки обыкновенной, а между тем оба факта исключительно важны для существования вашей теории как таковой (вообще надо заметить, что современная наука все сильнее нуждается в ученых-универсалах, хорошо разбирающихся в нескольких областях, в то время как сами ученые нередко проявляют тенденцию к узкой, но доскональной специализации). Все расходятся на поиски дополнительной информации и для обдумывания услышанного;
9) а вот теперь ключевой пункт, развилка, от которой во многом зависит, что ждет вашу идею, – успешное развитие или бесславная гибель. Если спустя неделю раздумий и тонны перелопаченной информации вы понимаете, что поторопились и погорячились или, что хуже, начинаете скучать, значит, геймовер, придется пытать счастья в другое время в другом месте. Если же, несмотря на проделанную работу, литры кофе и бессонные ночи, вам все еще кажется, что теория должна работать, а каждый новый добытый из литературы факт только укрепляет вашу уверенность, – поздравляю, вы переходите на следующий уровень;