Укротители лимфоцитов и другие неофициальные лица
Шрифт:
– Ну, косяк технологии, – разводит он руками в ответ на робкие стоны ужасающихся, – ДНК – это же еще так слабо изученная область: гены, протеины, интерфероны, знаете ли, – сыплет он на головы легкомысленных принцессок замогильным голосом умные слова, и те соглашаются, что таки да, знают. – Но мы работаем над этим! – утешает их Доктор К. Вечером запись исчезает с форума.
Ночью Доктор К. меняет во вражеских микроскопах все лампочки с нормальных на красные, микробиологи растерянно и недоуменно смотрят утром в окуляры, видят странное, и только спустя сорок минут до них доходит, в чем дело. На следующий день у Доктора К. в качестве скринсейвера появляется бегущая строка “А Прохазка-то успел раньше!”, намекающая на историю полуторамесячной давности, когда пан Профессор Прохазка опередил Доктора К. с публикацией статьи.
Обстановка, очевидно, накалялась бы и дальше, но нас всех спас безвестный повар из институтской столовой – то ли суп его оказался густ, то ли кнедлик недопечен, но только в самый разгар войны Доктор С. однажды подавился на глазах у Доктора К., и Доктор К., движимый чувством долга, любовью к ближнему своему и смутными воспоминаниями о клятве Гиппократа, изо всех сил шлепнул Доктора С. по спине. Откашлявшись, Доктор С. сказал, утирая слезы:
– Благодарю вас, мне уже лучше!
– Вы знаете, а мне тоже! – с энтузиазмом откликнулся Доктор К., – Пойдемте-ка к нам пить кофе.
Это был первый и последний диалог между докторами за всю историю скоротечной войны. Далее последовало братание отделений за кофе, а еще далее Доктор К. заказал от щедрот душевных из своего гранта три упаковки больших пятидесятимиллилитровых пробирок для отделения микробиологии, договорившись с отделом доставки, что на каждой коробке они напишут красным маркером Helow! Tzis iz Big brozer. I am wotching yu, men, rimemberrr zet!!!
Веселый автобус
Если вы полагаете, что жизнь вообще и научная мысль в частности кипит, шипит и пенится исключительно в нашей лаборатории и прилегающих к ней окрестностях, то этот мой рассказ послужит безоговорочным доказательством обратного.
Немногие знают, что бегает по одному из районов Праги веселый автобус. Точнее, про автобус-то знают, отчего же не знать, он ведь в расписании указан под совершенно конкретным номером, но вот о том, что от станции метро “Будейовицка” до конечной своей остановки и в обратном направлении этот самый автобус превращается в веселый, знает от силы сотня человек плюс те редкие очумевшие пассажиры, которые однажды попадают в него случайно и больше стараются не попадать.
Маршрут этот заканчивается у грандиозного комплекса Микробиологического института Академии наук Чехии, а продолжается нашим институтом – экспериментальной и клинической медицины. В результате до метро в нем едет куча-мала ученых-естественников, и почти каждая поездка превращается в трогательную смесь научной конференции и посиделок старинных знакомых. Не далее как в пятницу мы с Доктором К. и Солнечным Л. ехали благословенным маршрутом к метро, и выглядело это так.
Доктор К., вступив в автобус, объявил:
– Коллеги, добрый вечер, можете не вставать, я еще не настолько стар, чтобы уступать мне место. Я со скромным изяществом постою в уголке. Но напоминаю, у меня отличная память на лица.
Бакалавры и магистры (а их в салоне человек шесть) поднимаются с мест и жестами приглашают нас сесть, докторанты и постдокторанты (их больше, чем студентов, потому что они все уже научились уходить с работы только после третьего пинка вахтера) улыбаются во весь рот и продолжают сидеть.
Вредный голос из передней части салона:
– Самый старый тут я. И я уже с комфортом сижу, а ты мне до сих пор докторанта не вернул.
– И не верну, – невозмутимо отзывается Доктор К., взгромождаясь на сиденье как на трон и приглашая нас с Л. последовать его примеру. – Он потерялся. Я его отправил в Голландию антителами заниматься, а он увлекся секвенированием микросателлитов, заметьте, даже не на шестой хромосоме. Вы воспитали предателя!
– Неправда! – возмущается вредный голос. – Докторант Грушек просто очень увлекающийся человек – однажды он у меня отпросился на три месяца в отпуск. Знаете зачем?
Автобус затаивает дыхание.
– Он увлекся квазарами! – торжествующе говорит голос из передней части салона. – И, пока не перелопатил всю литературу о них, на векторы и трансфекты смотреть не мог – говорил, тошнит.
Насмешливый голос откуда-то из середины:
– Что, в его микроскопе случайно отразилось звездное небо, как в колодце?
– В ученом должно быть благородное безумие, – заявляет Солнечный Л., – я, например, живописью увлекаюсь. Абстрактной.
– Я помню, – откликается скрипучий голос тоже откуда-то спереди. – Вы еще на гистологии таких уродов вместо клеток в тетради рисовали, что они мне снились по ночам, и только благородное сострадание к вашим родителям помешало мне на экзамене поставить вам неуд.
– Профессор Прохазка! – радуется Л. – Я так давно вас не видел! Как ваши дела?
– Скверно, – отзывается Профессор Прохазка (строго говоря, Л. и сейчас его не видит – профессор совсем маленького роста, особенно когда сидит). – Нынешние студенты рисуют еще хуже вас, а для того, чтобы выдавать свою бездарность за стиль, им не хватает вашего кругозора и вашего нахальства.
– Зато у профессора статья новая вышла в Transplantation, – говорит счастливый девичий голос совсем рядом с нами.
– Новотная, не подлизывайтесь, – строго одергивает ее Профессор Прохазка, – на завтрашней пересдаче это учтено не будет.
– Не трожь девочку, – это опять вредный голос спереди, – она у меня таких мышей с муковисцидозом вырастила – куда там этим слабакам из Геттингена. Если Грушек не вернется и если ты ей завтра поставишь зачет, я ее к себе возьму диплом писать. (Раздается счастливый девичий вздох.)
– Да бросьте вы о чепухе, – гудит бас из середины, – лучше вот что мне скажите: у меня больной, мы ему почку позавчера утром пересадили, антител нет и не было, икс-эм чистый, ишемия минимальная часа три, почему функция трансплантата отложенная?