Укус ящерицы

Хьюсон Дэвид

Уже давно никто не думал и о семейной могиле. Слишком много было других забот, не всегда приятных и всегда насущных. И вот ночной сирокко принес в дом смерть, и она с небрежной жестокостью забрала с собой две жизни.

Дверь открылась, и в комнату торопливо вошел Микеле, за которым, как всегда, следовал Габриэль. Неожиданно для себя Рафаэла поняла, что видит их по-другому. Микеле был на двенадцать лет старше и всегда казался ей взрослым, но сейчас, пожалуй, впервые выглядел на свой настоящий возраст. Смерть Уриэля

заставила Рафаэлу осознать то, что они так долго и упрямо старались не замечать: Арканджело тоже смертны. Случившееся как будто откинуло разделявший их занавес, явив при этом не близость, на которую она надеялась, а немалую дистанцию.

Перенесенный когда-то инсульт оставил морщинистый след на правой стороне лица Микеле. Невысокий, с редеющими, зализанными назад седыми волосами и «вдовьим пиком», он напоминал человека, неожиданно для себя вступившего в последнюю стадию жизненного пути. Внешне Микеле никогда не производил сильного впечатления, но стоило ему заговорить, как властность сама собой проступала в могучем звенящем голосе, даже если слушающий не знал ни венето, ни итальянского, ни французского, ни английского, ни немецкого, которыми владел этот человек. И вот он состарился.

Опустившись за полированный стол, Микеле раздраженно хлопнул ладонью по столу, не говоря ни слова проглотил кофе и лишь затем отломил кусок булки.

Севший рядом Габриэль молча потянулся за кофе и пастой. Рафаэла вытерла лицо рукавом старой хлопчатобумажной рубашки, еще раз посмотрела на лагуну и села по другую сторону стола, напротив братьев. Арканджело всегда ели вместе. Так было и так должно быть.

Она ждала. Разделавшись с кофе и булкой, Микеле уставился на сестру своим единственным здоровым глазом.

– Здесь скоро будет полиция. Станут всех расспрашивать. Задавать одни и те же вопросы. Совать свои длинные носы туда, куда их не просят.

– Микеле, – негромко, чтобы он не подумал, будто ей вздумалось перечить капо, сказала она. – Без полиции не обойтись. Мы ничего не можем сделать. По-другому не бывает. Уриэль… Бедняжка Белла…

– Бедняжка Белла! – рявкнул он. Повисшие в уголке рта крошки посыпались на полированное дерево. – С самого начала от нее были одни неприятности. Лишний рот и никакой пользы. Бедняжка Белла! А как же мы?

Габриэль, выглядевший гораздо моложе Микеле, хотя разница в возрасте составляла всего два года, тупо уставился в тарелку, явно не желая вступать в разговор и высказывать собственное мнение.

– Их нет, – тихо напомнила она. – Ни его, ни ее. И что бы ни случилось, о мертвых не принято говорить плохо.

Старший брат поставил на стол чашку и метнул на сестру недовольный взгляд. Рафаэла машинально подняла глаза на портрет. Иногда Микеле казался ей отцом. Разделить их бывало нелегко.

– Мы все знаем, что случилось, – ровно заговорил он. – И чем скорее все это

будет зафиксировано на бумаге, тем раньше мы вернемся к делам. К бизнесу.

– Микеле…

Выражение его лица заставило ее замолкнуть. В семье никогда не прибегали к физическому воздействию. Даже во времена Анджело. В этом просто не было необходимости – холодный, неумолимый взгляд капо моментально склонял любого к покорности.

– Мы не сдадимся, Рафаэла. У нас все получится. Иного я не допущу.

Он смел с колен рассыпавшиеся крошки и поднялся. Габриэль, поспешно допив кофе, последовал примеру брата.

– Куда вы собираетесь? – спросила она.

– Надо проверить печь. Подсоединить газ. Выяснить, что нужно поправить и сколько на это уйдет времени. Если потребуется, приглашу специалистов со стороны. Думаю, страховки на ремонт хватит.

– Ты уверен?

– Ничего страшного не случилось. При необходимости воспользуемся чьей-нибудь печью, у многих они простаивают. Пожары в нашем бизнесе – обычное дело. Не мы первые, не мы последние.

Святая простота. Неужели он действительно не видит ничего дальше собственного носа?

– День или два мы все равно потеряем, – собрав наконец, мужество, возразил брату Габриэль. – Никак не меньше. Не обманывай себя.

– День… день… – хмыкнул, отмахиваясь, старший. – Что такое один день?

– Мы всего лишь не сделаем то, что в любом случае никому не нужно, – с горечью сказала Рафаэла, тут же пожалев, что не сумела скрыть чувства и коснулась запретного. Никому не нужно. Это было сродни ереси. Тема не подлежала обсуждению, на ней лежало табу, и человек на портрете строго следил за соблюдением запрета.

Братья одновременно и с неприязнью посмотрели на нее.

– Это правда. – Она решила, что не отступит, не даст запугать себя, не станет молчать. – И чем дольше вы, два дурака, будете держаться в стороне от печи, тем дольше мы протянем. По крайней мере сэкономим на сырье. Ты согласен, Микеле?

– Мы никому ничего не платим, – холодно ответил он. – И не лезь не в свое дело. Предоставь мужчинам заниматься бизнесом.

Она почувствовала, как поднимается в ней злость, как заливает голову горячая красная волна злости. Трагедия вызвала к жизни новые эмоции, и Рафаэла не знала, сумеет ли совладать с ними.

– А что требуется в такой ситуации от женщины? Похоронить брата и невестку? Где? И на какие деньги?

Микеле кивнул в сторону лагуны.

– Ты знаешь, где должен лежать Уриэль. На острове. Браччи пусть делают со своей что хотят. Это их проблема.

Нет, молчать она уже не могла.

– Мы не можем позволить себе Сан-Микеле! – Голос сорвался на крик, и Рафаэла ничего не могла с собой поделать. – Похоронным бюро нужны деньги! Не обещания, а деньги. Кредит нам никто не даст. Неужели ты не понимаешь?