Улан Далай
Шрифт:
– Все равно не суха, – не согласился на этот раз Баатр. – Вода-то в ней есть! «Волк уволок нашу козу. Волк – вор. Выпалил в ворону, а попал в корову». Пьяный, что ли, был?
– Это поговорка. То есть целился во врага, а убил кормилицу.
– «У осы усы». А вы, учитель-бакша, почему усы не носите? С усами больше уважения.
Лицо Харти Канукова заалело. Он ребром ладони потер под носом, словно проводя инспекцию своей растительности.
– Плохо растут, – признался он.
– А сколько же вам зим?
– Двадцать две, – подавив вздох, сказал Кануков.
– Двадцать две всего, а вы уже три года учитель! – с восхищением воскликнул Баатр.
– Я числюсь в школе помощником, – разъяснил Кануков. – Калмыкам не дозволено занимать должность учителя.
– Жизнь несправедлива. Вот вы – такой умный, а за учителя вас не считают. Хоть и приравнивают ваше занятие к строевой службе. А у меня последнюю корову сосед увел.
– За что забрал?
– А дети наши подрались. Соседский назвал моего сиротой-оборванцем. Стали деревянными шашками махаться. Мой соседскому в глаз попал. Сосед тут же к атаману – жаловаться. Атаман – его родственник. Постановил мне корову соседу отдать.
– Это серьезная беда.
– Серьезная, – подтвердил Баатр. – У соседа теперь пять коров, а у меня ни одной.
– Сын в казаки готовится?
– Готовится. Тоскует он очень. Мой брат ему приемным отцом был. Ждал мальчишка, что отец с войны японскую шашку ему привезет. А отец не вернулся. И мать приемная вдобавок при родах померла. Разрешиться не смогла. Столько молила – но не отмолила свои грехи перед бурханами.
– Учите мальчика грамоте. Я вас учу, а вы – его. Займите его голову.
– Спасибо за совет, учитель-бакша.
– Читайте дальше, – сказал Кануков.
– «Настал покос. Нас в покос застал мороз». Какой летом мороз? Учитель-бакша, кто эту азбуку написал? – Баатр взглянул на обложку.
– Очень хороший человек. Вахтеров. Он за всеобщую грамотность. – Кануков понизил голос. – Его два года назад из Москвы выслали. И учителем дальше оставаться запретили.
– Городской, наверное? – предположил Баатр. – Не знает, что в покос мороза не бывает.
– Острый у вас ум, уважаемый Баатр, – похвалил Кануков.
Баатр смутился от похвалы, подвинул книгу поближе к себе.
– «Век живи – век учись. Наука – не мука. Наука – не скука. Наука – сила». Вот вы, учитель-бакша, науку постигли, а силы нет. Вон какой худой. Даже усы не выросли.
– Дались вам мои усы, – с досадой отозвался Кануков. – Вот если бы вы знали, что аренда вашей земли стоит семь рублей за десятину, отдали бы по семьдесят копеек?
– Семь рублей?! Быть того не может, – не поверил Баатр.
– Вы не знали и отдали по семьдесят копеек. А Шульбинов знал и передал вашу землю в аренду хохлам по семь рублей. И купил на выручку сеялку и косилку. У кого сила?
– Не я землю в аренду отдавал, а мой покойный брат, – пояснил раздосадованный Баатр.
– Но он и свой, и ваш надел отдал, так?
– Да, но брат же старший, он и решал.
– А вы знаете, что по закону его пай отдельно, а ваш пай – отдельно? И никто без вашей подписи не может отдать вашу землю в аренду. Так что Шульбинов распоряжается вашим наделом незаконно, потому что вы о законе не знаете. Так что, знание – сила?
– Сила! – вынужден был признать Баатр. – Но настоящий калмык не может поступиться честью и жить, как Шульбинов.
– Вот вы грамоте научитесь, я вам дам кое-какие книги. Вы слышали про Кровавое воскресенье? Сколько царь невинных людей расстрелял? – перешел на шепот Кануков.
Баатр взглянул на царский портрет. Печально-осуждающе смотрели с покоробленного, растрескавшегося портрета серые, почти прозрачные глаза русского царя на затылок учителя Канукова. Как может он, безусый юнец, осуждать деяния святого человека, выше которого нет на земле, не считая Далай-ламы? Царю с высоты трона виднее, кого казнить, кого миловать. Слышал Баатр, что студенты хотели царя убить, но спрятался самодержец в своем дворце, схоронился, уцелел под защитой казаков.
– Все, что я хочу, – письма про брата прочитать, – отрезал Баатр.
– Ладно, – обронил Кануков и ткнул пальцем в страницу. – Давайте дальше.
– «Вожу навоз на возу». Это еще зачем?
– Навозом землю удобряют, чтобы урожай был лучше. Видите, вы только начали азбуку учить и уже столько всего нового узнали. А прочитали бы книгу про то, как правильно с землей работать, так жили бы лучше.
– Нельзя нам, калмыкам, землю тревожить. Я только один год картошку посадил, и столько несчастий в семье стряслось: брат погиб, невестка не разродилась. Вырыли мы с сыном картошку – погубили весь братов корень.
Кануков с досадой хлопнул по столу.
– Значит, что вашего брата на бессмысленную войну царь отправил, картошка виновата?!
– Брата моего никто не отправлял. Он сам вызвался, – набычился Баатр.
– Ладно! А если бы у вашей невестки роды принимал врач, может быть, и не умерли бы ни она, ни младенец!
Этого Баатр уже снести не мог. Он захлопнул букварь и не прощаясь выскочил из класса на улицу, чуть не наступив на собаку, растянувшуюся у двери в училище. Собака подняла голову, недоуменно посмотрела на Баатра – чего это он в такую жару тут делает, когда всех учеников на каникулы распустили? – и снова растянулась на истертой ступеньке крыльца.
Разбередил учитель свежую рану – как ни убеждал себя Баатр с покорностью принять удары судьбы, но что-то внутри него протестовало. Он вскочил на лошадь и погнал кобылу на пастбище. Очир там сегодня за главного. Ради грамоты Баатр оставляет вверенный ему табун на мальчишку, которому еще и висков не брили.
«Не плачь, когда малая беда, не плачь, когда большая беда. Не плачь» – эти слова он несколько раз за этот год повторял Очиру. Когда приехал домой с похоронкой. Когда умерла Байн и лежала, завернутая в кошму. Убеждал мальчика не плакать, хоть у самого сердце рыдало.