Улица Ангела
Шрифт:
Ошеломленный, страдающий, он откинулся на спинку стула и смотрел на Лину острым, сверлящим взглядом.
А она, напевая какой-то плясовой мотив, погляделась в зеркало над камином. Потом обернулась и, встретив этот взгляд, нахмурила брови. Опять напомнила ему, что пора уходить.
Ему хотелось сказать ей тысячу чудесных слов, но он не находил их. Он пытался вложить все в свой взгляд.
— Можно мне повидать вас завтра? — спросил он наконец.
— Гм… — Она сделала серьезную, озабоченную мину. — Пожалуй. А что мы будем делать?
— Мне все равно что, только бы быть с вами. — Он пытался улыбнуться, но улыбка не вышла. Все мускулы лица были так напряжены, что, казалось, от улыбки оно треснет. — А вам чего бы хотелось? Пойти куда-нибудь?
— Да. Знаете что — мне хочется посмотреть новый звуковой фильм с Рональдом Мальбро… Где он идет?
— Я куплю, если только вы наверное пойдете, — сказал Тарджис решительно.
— Ладно, пойду. Значит, билеты берете вы, смотрите же, не забудьте.
— Не забуду. На какой сеанс?
— Сейчас соображу… Ну, давайте встретимся у входа в три четверти восьмого. Кажется, именно тогда начинается фильм Мальбро, я сегодня нарочно посмотрела в газете.
— В три четверти восьмого. Хорошо. Послушайте, Лина… я вам хотел сказать…
Но она указала ему на его шляпу и пальто и, когда он их надел, взяла его за плечо и повела к двери.
— Вы мне все скажете завтра. А сейчас скажите только одно. Я — хорошая?
— О, Лина! Вы самая замечательная девушка в мире… Я не умею выразить…
— Неужели, м-и-лый? — перебила она, посмеиваясь. Подошла совсем близко, протянула губы, потом неожиданно откинулась назад, опять расхохоталась, но в конце концов позволила себя поцеловать.
Когда Тарджис вышел на улицу и обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на заветное окно, он был все еще как пьяный, у него болело сердце, мучительно щипало глаза. Страстные желания бушевали в нем, как никогда. Ничего подобного он не испытывал в те дни, когда рыскал по ярко освещенным улицам в тщетных поисках ответной улыбки, пожирал глазами пунцовые губы, мягкие подбородки, стройные, округлые ноги и руки в вагонах подземки, автобусах и кафе, переживал волнующие беглые пожатия в полумраке кино и возвращался в свою тесную комнатушку усталый, но возбужденный, а разгоряченная фантазия рисовала ему в темных углах фигуры обольстительных девушек, которые манили его, заставляя испытывать муки Тантала. Теперь было не то. Он был влюблен, безумно влюблен. В нем заговорила не только страсть, но и сердце. Чудо свершилось: явилась та единственная, которой он ждал. И, как по волшебству, жизнь его сразу обрела полноту и смысл. До сих пор он только существовал, теперь он жил.И, страстно полюбив, он стал наконец самим собой. Если бы только Любовь была милостива к нему, он сделал бы ради нее все на свете. Он готов был лгать, нищенствовать, красть, работать как вол днем и ночью, подниматься на головокружительные высоты мужества. Все это было бы для него безделицей, если бы судьба судила ему любить и быть любимым.
Кондуктор автобуса № 31, заметив молодого человека с большим носом, открытым ртом, неровными зубами и срезанным подбородком, молодого человека, чье лицо было бледно и выражало непонятное возбуждение, а темные, влажно блестевшие глаза устремлены куда-то в пространство, легко мог подумать, что этот пассажир заболел. Но Тарджис не был болен — он пылал страстью. Он сидел в мечтательном экстазе и вспоминал поцелуи Лины.
5
— Мистер Смит, не можете ли вы выдать мне из кассы авансом один фунт? — попросил Тарджис на следующее утро.
Мистер Смит сердито поскреб подбородок.
— Вы знаете, Тарджис, что я этого не люблю, — сказал он озабоченно. — Дело тут не столько в деньгах…
— Ведь только до завтрашнего утра, — напомнил ему Тарджис. На следующий день, в субботу, предстояла выплата жалованья за две недели.
— Знаю. Это, конечно, мелочь, но я не одобряю системы авансов. Только заведите такую систему — и неизвестно, чем это может кончиться. Когда я служил в Имперской торговой компании, до войны, у нас был старый кассир по фамилии Хорнзи, очень добрый и беспечный человек. Платили нам раз в месяц. Ну, некоторые служащие, в особенности два-три молодых ветрогона, постоянно клянчили у него авансы, а старый Хорнзи давал из расходных сумм. И знаете, чем это кончилось? Он влопался. Они его здорово подвели. Я, конечно, не хочу сказать, что и вы меня подведете…
— Вы знаете, мистер Смит, что я этого никогда не сделаю.
— Ну еще бы, это вам не удалось бы, даже если бы вы и хотели, — сказал мистер Смит весьма внушительно. — У насбы это не вышло. Я — не Хорнзи. Но поверьте мне, голубчик,
— Нет, спасибо, мистер Смит. Лучше дайте мне, если можно, в счет жалованья один фунт. Сегодня у меня экстренные расходы. — Он подумал, что если бы старый Смитти знал какие, он бы просто остолбенел от удивления.
— Ну что ж, в таком случае я вам дам, пожалуй. Но помните — это в виде исключения. Завтра получите на фунт меньше.
Он аккуратно записал на бумажке: «Аванс X. Тарджису — один фунт стерлингов», — спрятал бумажку в кассу и наконец вручил Тарджису кредитку.
— Большое спасибо, мистер Смит, — смиренно поблагодарил Тарджис. Одно дело сделано. Теперь — купить билеты в «Монарх». Их можно было заказать по телефону и вечером уплатить, но Тарджису это и в голову не пришло, ибо он не принадлежал к классу людей, заказывающих билеты, а если бы это и пришло ему в голову, он отмахнулся бы от этой мысли, считая такой способ ненадежным. Чтобы достать места получше, он, в одну минуту проглотив свой завтрак, помчался в Вест-Энд, к «Монарху», который был уже открыт. За последний час касса «Монарха» торговала блестяще, и покупали билеты главным образом молодые хозяйки, которые приезжали в город с дальних окраин, чтобы купить каких-нибудь три с половиной метра ткани на портьеры и, сэкономив девять пенсов, решали, что могут себе позволить взглянуть на Рональда Мальбро. Несмотря на ранний час, у кассы предварительной продажи стояло уже несколько человек, но Тарджису все же удалось купить два хороших места по четыре с половиной шиллинга. Девять шиллингов за билеты в кино! Это в его представлении побивало все рекорды. Ведь для него это была огромная сумма, почти весь его дневной заработок. Однако он уплатил ее без всякого сожаления. Итак, билеты были у него в кармане вместе с одиннадцатью шиллингами на всякие непредвиденные расходы, и ему оставалось только потерпеть до трех четвертей восьмого, а там — Лина!
По окончании работы уже не имело смысла возвращаться домой, поэтому он зашел в кафе неподалеку от «Монарха» и, сидя там, старался, насколько позволяли приличия, растянуть свой обед. Все же, когда он подошел ко входу в «Монарх», часы показывали еще только половину восьмого. Но его это не смутило. Было приятно стоять тут, наблюдать толпившихся вокруг людей и сознавать, что каждая прошедшая минута приближает встречу с Линой. За дешевыми билетами стояла длинная очередь. Тарджис не раз стаивал в такой очереди. А сегодня он смотрел на нее со смешанным чувством жалости и презрения. Она казалась картиной далекого прошлого. В вестибюле под красновато-золотистыми шарами контролеры и капельдинеры в ливреях шоколадного цвета с золотом передавали друг другу посетителей с рук на руки и направляли их быстротекущими темными потоками вверх по двум широким мраморным лестницам. Первые десять минут Тарджис слонялся по всему вестибюлю, затем, помня, что Лина может прийти каждую минуту, он заботливо выбрал себе место посередине, откуда ему видны были все двери на улицу, так что он никак не мог прозевать Лину. Входили сотни девушек со своими кавалерами, но ни одна из них не была так хороша, как Лина. Еще несколько дней назад он завидовал бы их спутникам, а теперь он имел право жалеть их. Они не знают, какие бывают девушки на свете! «Погодите, вот увидите Лину», — говорил он им мысленно в то время, как они проходили мимо, улыбаясь, ничего не подозревая.
Без пяти минут восемь он напомнил себе, что и вчера тоже Лина опоздала в «Колладиум» на десять минут. Женщины всегда заставляют себя ждать, это всем известно. В восемь он начал беспокоиться. Он спрашивал себя, не ошибся ли он, не ждет ли его Лина в другом месте, и торопливо обошел весь вестибюль. К четверти девятого он уже ощущал жгучую боль в глазах. Время так медленно ползло до восьми, а теперь оно не шло, а летело. Фильм с Рональдом Мальбро давно начался. У Тарджиса подступил комок к горлу, сгусток горя и отчаяния, и катался там, грозя задушить его. Раз десять он стремительно бросался вперед, но отступал перед взглядами незнакомых женщин и обманывал себя, мысленно твердя, что стоит подождать еще немного. Последние полчаса были просто жуткой комедией. Он знал, что теперь уже Лина не придет, но ноги его отказывались двинуться с места. Было уже девять часов, когда он наконец вышел на улицу с двумя теперь ненужными билетами в кармане. Он мог бы использовать один для себя, но ему это и в голову не пришло. Он шел сюда, чтобы видеть Лину, а не Рональда Мальбро.