Улица Пратер
Шрифт:
— Да какое утро? Уже обед. Я решила, что ты заболел и не можешь прийти в себя. Мечешься в постели, стонешь. А вообще тут к тебе пришли. Молодой человек. Говорит, вы с ним на одном заводе работаете. Хочет поговорить с тобой. Потому и разбудила.
Я поднялся, пошатываясь вышел из комнаты и вижу: передо мной — Денеш.
Выспавшийся, отмывшийся, причесанный, свеженький. Прислонившись к притолоке, он тихо, почти шепотом, поясняет, с чем пришел:
— Андриш, я не хотел исчезнуть, не попрощавшись. Встретился с ребятами, и мы уже обо всем договорились: послезавтра исчезнем.
В это время вышла из своей комнаты мама. Подошла к нам, ждет, пока я ей представлю Денеша. Потом взяла стул, села невдалеке, всем видом давая понять, что тоже желает слышать наш разговор.
— Ты как считаешь, когда можно будет снова начать работать? — подмигнув, спросил меня Денеш.
— Хорошо бы прямо завтра, — искренне ответил я.
— Надоело бездельничать. А что ты делал на прошлой неделе?
— Дома торчал. Отсыпался. Что еще можно делать?
— Я тоже. Очень скучаю. Ну, тогда бывай!
Я проводил его, у двери он мне шепнул, прощаясь:
— В воскресенье в десять будем возле вашего дома. Я загляну во двор, посвищу. Подумай и поступай как знаешь, — и ушел.
10
На другой день утром мне никак не хотелось вставать. Хотя проснулся я чуть свет, но снова и снова зажмуривал глаза, пока опять не задремал. Да и зачем вставать? Что делать-то? Все серо и безнадежно. Заснул снова, да лучше бы уж и не засыпал. Приснился Денеш. Мы с ним отправились в путешествие на корабле — не то в Канаду, не то в Австралию.
«Дурак, кто не поедет с нами, — размахивал руками, горячился Денеш. — Величайший дурак. Никогда не было и не будет больше такого шанса. Весь мир объедем вокруг. Посмотрим, какое море, волны какие! А ты возвращайся домой, Андриш. Знаю, что у тебя на уме. Поворачивай оглобли. Ты всегда был глуповат, знать, таким и остался. Жаба смылся, значит, теперь тебе за него отдуваться. Нужно же кому-то ответ держать. Оставайся дома, тут тебе лучше будет».
Наконец я встал, вымылся с ног до головы, чтобы окончательно прийти в себя, но плохое настроение мне смыть так и не удалось. Мама больше уже не боялась, что я снова пропаду. В бакалейном меня встретили, как родного сына. Продавщица, толстая как бочка, тетушка Котас, даже обняла меня. Она, видно, слышала, что меня долго не было дома, и сделала свои выводы. Насилу вырвался из ее могучих объятий, от стыда и смущения красный, как вареный рак. И тут вижу перед собой стоящую в очереди Жужу Ола — с неподвижным лицом и крепко сжатыми губами. В маленьких косичках — красные ленточки, на лицо вроде немного похудела. Мы с ней хорошо знакомы. Их школа рядом с нашим цехом. А раньше, когда еще были маленькими, вместе играли на галерее нашего этажа.
Но теперь она смотрела на меня так, будто впервые в жизни видела. Я хотел поздороваться с ней, но она не подала мне руки. Я думал, как сказать ей: «Жужика, я знаю о твоем большом горе и сочувствую тебе от всего сердца», но не знал, как начать. И тогда она первой заговорила. Почти враждебно:
— Ты держись подальше от меня. Нас теперь сторонятся.
Я и вовсе побагровел.
— Очень мне нужно знать, что делают другие и почему.
Она попятилась от меня и посмотрела опять холодным взглядом.
— Это тебе-то не нужно, «героическому юноше»? — и ушла.
А я остался в полном замешательстве. Меня не утешило даже то, что тетушка Котас насыпала мне с верхом кулек фасоли, щедро отвесила картошки.
Домой я вернулся в отвратительном настроении. Как раз в тот момент, когда какая-то медсестра из «Красного Креста» принесла Хенни письмо от ее Ферко. Хенни трижды прочитала его вслух, каждому из нас в отдельности, хотя там и читать-то было нечего — так, одна пустая болтовня. Ферко еще жил в лагере для перемещенных лиц, но надежды у него были самые радужные. Собирается уехать в Нью-Йорк и ждет Хенни. Скоро у него будет разрешение на въезд в США, и можно в путь…
Письмо Фери вызвало новые споры. Нужно ехать, и немедленно.
— Решайся, если не ради меня, то хотя бы ради Андриша.
— Я не поеду, — заявил я и захлопнул за собой дверь. Выскочил на улицу. Куда, зачем я иду, я не знал. Скорее всего, просто проветриться да обдумать, что же делать дальше? И где я найду свое место?
Вдруг я вспомнил дядю Шандора. Будто молнией озарила эта мысль мое сознание. Хватит того, что я натворил кучу глупостей за прошлые две недели. Больше я не хочу ничего делать, не подумав, не посоветовавшись. А с кем еще посоветоваться, как не с дядей Шандором?
И я отправился в путь. Все ноги отбил, пока к нему добрался. Но его не оказалось дома, и соседи тоже не могли ничего определенного сказать, когда он будет. Дня три уже не видно старика.
Домой шел, будто в воду опущенный. Это очень плохо, что я не застал дядю Шандора. Чувство такое, что я вконец один остался. Нет больше никого, кто бы меня за руку взял, поддержал.
«Неужели и старик махнул за границу? — думал я. — Нет, не верится, хотя кто его знает. Много за последнее время неожиданного для меня случилось».
Так я бродил по городу, рассуждая, споря сам с собой, прикидывая, что делать дальше, пока вдруг не заметил, что я стою перед тем самым домом на улице Пратер.
Подобно злодею, которого приводит к месту содеянного им преступления его собственная совесть. Я завернул под арку.
«Загляну-ка я к Йошке Петри, — подумал я. — Ведь обещал же я ему еще раз навестить и объяснить ему все. Объяснить, как будто это так просто! Но если не зайти сейчас, завтра меня может здесь уже и не быть. Слово не сдержу…»
Как он обрадовался мне! А во мне всколыхнулась, поднялась волна горечи.
— Что дальше собираешься делать? — спросил он. — За что примешься?
— Хотел бы работать пойти, — тихо проговорил я. — А вообще все надо бы основательно обдумать, прежде чем решать. Но выхода никакого не вижу. Как знать, что будет здесь завтра. Один дружок, например, советует мне за границу бежать. Очень зовет с собой. А я вот не знаю, как и поступить.
Йошка испуганно посмотрел на меня.
— Когда уезжает твой приятель?