Улица теней
Шрифт:
В этом секторе работали несколько агентов «Бича». Каждый из них отвечал за определенный отрезок маршрута. И ни один из них не знал ничего о своих коллегах. Каждому сообщали только то, что ему следовало знать, и менялись они случайным образом.
— Чья сегодня очередь? — поинтересовался Ден у Ларант.
Поразмыслив, тви’лека ответила:
— Цефалона.
Ден хлопнул ладонью по лбу.
— Хаттов хвост! — простонал он. — Нам опять придется общаться с этим? Он… оно… они… даже не знаю, какое местоимение тут нужно, но у меня от него мурашки по всем телу.
— Сочувствую, — ответила Ларант. — Но встреча у нас назначена именно
Она еще быстрее зашагала по грязной улице, постепенно заполнявшейся народом.
Ден вновь застонал и поплелся следом.
— А если я скажу, что у меня плохое предчувствие, то это ничем мне не поможет, верно?
— Спиши все на несварение желудка, — бросила Ларант, — и смирись.
Глава 8
В Галактике существует два основных вида разума — хордовый и ганглионарный. Эволюция в силу панспермии и сходства условий обитания распорядилась так, что первым из них обладало подавляющее большинство разумных существ. Это были создания с поддерживающим скелет костным или хрящевым столбом, поверх которого располагался сгусток кортикальной ткани, способный со временем развиться в осознающий собственное бытие мозг. Были, конечно, и исключения. Хатты, например, по своей сути, были огромными беспозвоночными моллюсками: их децентрализованный мозг состоял из миллиардов соединенных между собой периферических нервных цепочек, пронизавших все тело. Но по большей части зарождающийся разум выстраивал позвоночный столб и располагал сверху серое вещество. Как правило, это приводило к тому, что в каждом теле было одно сознание, и Ден считал это решение здравым.
Ганглионарный разум был совершенно другим. Многие полагали, что речь идет о коллективном, или роевом сознании — сумме индивидуальных умов, думающих в унисон и приходящих к общему решению, — например, о деревьях баффорр с Итора или о двустворчатых моллюсках из мон-каламарского хранилища данных. Ден тоже так считал, но И-5 просветил его:
— Нет, это все примеры симбиотического интеллекта, или совокупности разумов. Ганглионарный разум — нечто совершенно иное. Это полная противоположность — разделенное сознание. Попробуй представить, что твои руки и ноги думают каждая сама по себе.
Ден постарался вообразить такое, но потерпел полный провал.
— В этом нет никакого смысла, — запротестовал он. — Даже хуже — в этом полно антисмысла!
И-5 вздохнул. Он был способен издавать этот звук весьма натурально, учитывая, что дроид не дышал и ему приходилось имитировать подобный шум механическим путем.
— Тогда поверь мне на слово.
— Да уж придется. Так ты говоришь, как эти — как их там — себя называют?
— Никак. Люди и остальные обычно зовут их цефалонами, что на старогалактическом попросту значит «голова». Им не нужны имена, а их сознание живет и воспринимает все в четырех измерениях.
— Что за грандиозная бессмыслица! — отозвался Ден. — Но если отвлечься от…
Дроид предвосхитил его следующий вопрос:
— Они «видят» время — так же, как мы видим пространство.
— Вот как…
И-5 излучал почти безграничное терпение, словно родитель, пытающийся объяснить сложное понятие ребенку.
— Это значит, они не ощущают время линейно и односторонне, как большинство разумных существ. Они воспринимают события таким же образом, как ты осознаешь положение предметов в пространстве. Видишь там, позади тебя, припаркованный спидер?
Ден оглянулся:
— Да.
— Пусть это будет прошлое.
Салластанин нахмурился:
— Почему?
— Потому что он позади. Видишь этот мусорный контейнер впереди? Это будущее.
— Для тебя — может быть. Я все же надеюсь на лучшее.
— Какая удача, что мой корпус герметически запаян. В противном случае я треснул бы от смеха. — И-5 взял Дена за плечи и развернул. — Следи за моей мыслью. — Он указал на спидер. — А теперь это — будущее, а мусорный контейнер — прошлое. Понятно? Они представляют пространство и время как четырехмерное гипермногообразие. На самом деле, все просто.
— За что ты меня так не любишь?
Салластанин пытался вообразить себе все это, и не раз, но концепция была для него слишком дикой. Цефалон, бесспорно, был самым иным из всех инородцев, что ему встречались; а уж для того, кто провел столько времени на передовой в РЕМСО и за неделю узнавал как облупленных больше чуждых форм жизни, чем большинство за год, это что-то да значило.
Но по одному вопросу у них царило взаимопонимание: они оба знали, что цефалон был готов помочь другим бежать от репрессий. Следовательно, время от времени с его заморочками надо было мириться.
Но из этого не следовало, что Ден должен был радоваться подобной перспективе.
* * *
Дела обстоят отвратительно, сказал себе Ханинум Тик Ринанн. Как печально, что он дошел до такого жалкого состояния. Зависеть от такого благодетеля-человека, как Джакс Паван, было и без того унизительно, но куда мучительнее было ему завидовать. Когда-то баут — непереводимое на общегал эломинское понятие, сочетание твердого самообладания и беспардонной наглости с налетом холодного веселья, — одел его душу в непроницаемую броню. Теперь эта броня трещала по швам. У него не было будущего, он не мог ни к чему стремиться, не знал, за какой звездой следовать. Он оказался на дне.
Нет, не оказался. Все было хуже — он сам туда опустился.
Так было не всегда. Когда-то, еще недавно, Ринанн обладал властью. Его слово открывало двери, а то и закрывало их, заточая врагов его господина. Возможно, его хулители были правы: у него самого не было настоящей власти, он был лишь бледным отражением славы своего повелителя — как планета отражает свет солнца. Возможно. Но есть планеты, которые отражают тусклый свет красного карлика, а есть и те, что отражают ослепительную лазурь гигантского бело-голубого звездного горнила. А если забыть о Палпатине, ни одна звезда не светила так ярко на небосклоне Империи, как звезда Дарта Вейдера.
На первых порах эломина пьянило ощущение власти. Ринанн стал личным помощником Вейдера, его секретарем и доверенным слугой, и бич, который он держал, был тяжел. О такой должности можно было только мечтать. Учитывая ее преимущества, кто бы добровольно ее оставил?
На поверхности лежала самая естественная мотивация — выживание. Его хозяин наконец загнал мятежного джедая Павана в нору. К несчастью, эта нора оказалась эпицентром устроенного Паваном взрыва подземного реактора в Фабричном округе — в жутком пустынном районе на другой стороне планеты, населенном только одичалыми дроидами. Паван световым хлыстом вывел из строя передние репульсоры имперского челнока-«Лямбды», — из-за чего эломин, наверное, единственный раз в своей упорядоченной и благоразумной жизни доверился инстинкту. Он покинул испорченный корабль, а заодно и своего повелителя и хозяина. В результате у него не осталось выбора: пришлось связать свою судьбу с Паваном и его разномастной компанией.