Улица вдоль океана
Шрифт:
— Здрасьте, Зинаида Прокофьевна! Как живете-поживаете? Бегу в порт, а тут окошечко… Соображаю: значит, не в школе…
— Так ведь пурга будет. Я задачки решаю, — ответила Зина, подбрасывая в плиту уголь и не глядя на него.
— Задачки!.. Рыбкина? — шумно изумился Костя, считая, что именно таким тоном и нужно сейчас разговаривать, и даже всплеснул руками: — Из одной трубы выходит в час сорок ведер воды, из другой…
— Ты что, выпивший? — изумилась Зина, строго шевельнув шнурочками-бровями. Не в пример другим парням Костя выпивал крайне редко, и за это
— Допустим… А в чем дело? — с тем же возбужденным хохотком ответил Костя, сгребая с головы шапку и с любопытством оглядывай кухню, как бы решая, куда ему присесть.
— Я тебе уже раз говорила: выпивший не приходи! Терпеть не могу выпивших! — Зина совсем рассердилась и недовольно дернула острым плечиком — Иди домой, пурга будет!
— Ах, пурга-а!.. — постарался как можно естественней удивиться Костя, а про себя отметил, до чего же она искусно притворяется: лицо помрачнело, бровки-шнурочки насупила, а глаза чистые, непорочные, точь-в-точь, как у брата Саньки, когда он, не моргнув, пускается плести ахинею…
— Перестань паясничать! — отрезала Зина. — У тебя от спирта лицо распухло!
— Айн момент — сказал Костя и, качнувшись, шлепнулся на стул.
— Айн момент! — передразнила его Зина, по-детски смешно морща курносый носик, и уже не сердито, а со смешком сказала. — Опять у кого-то словечко подхватил? Неужели своих не хватает?
— Допустим… Разве нельзя? — Костя старался не сбиться с взятого тона и нарочито громко, чтобы было слышно в комнате, продолжал. — Ого, что я вижу?.. Вы уголька на недельку запасли. Наверно, до утра собирались Рыбкина решать?
— А если и до утра, тебе-то что? Терпеть не могу с пьяными разговаривать! — Зина строптиво передернула плечиками, подчеркивая свое пренебрежение, отвернулась от него, боком прижалась к теплой печке…
— Ладно, хватит!.. — Костя пошатнулся, недобро усмехнулся и поднялся. — С кем задачки решала? Где этот фрукт?..
— Что?! — Зина вздрогнула, и по лицу ее пошли свекольные пятна.
— Без паники! Я не Отелло, резать не буду! — спокойно сказал Костя. Он схватил со стола лампу, пнул ногой дверь в комнату и крикнул: — А ну, друг, выходи!..
— Ты с ума сошел! — ужаснулась Зина.
Костя вынырнул из одной комнаты и нырнул в другую. Опять выскочил с лампой на кухню. И вдруг, увидев прислоненную к стене лестницу на чердак, дико завопил:
— Ага, вот вы как устроились! Ловко же вы меня обставили!
— Уйди! Сейчас же вон!.. — крикнула Зина таким страшным голосом, что Костя поперхнулся словами, — Ненавижу тебя!
— Это я ненавижу, я!.. — Костя стукнул себя кулаком в грудь, но тут же вспомнил, что ревность — это предрассудок, недостойный мужчины. Не желая, чтобы коварная Зина заподозрила его в ревности, он схватил шапку, выскочил в сени и, несмотря на темноту, ловко скинул с дверей засов.
— Костя, вернись! — крикнула Зина. — Ведь пурга.
— Не-на-ви-жу-у! — прокричал издалека Костя, потому что в самом деле уже ненавидел лукавую Зину.
Он хотел посидеть на сугробе, отдышаться и спокойно обдумать случившееся, но вспомнил,
«Стой, собака! Попался?..» — хотел было крикнуть Костя, но вместо этого присел за сугроб, поскольку его соперник уже спрыгнул на снег и зачем-то задергал обеими руками лестницу, то ли силясь убрать ее, то ли пробуя, прочно ли она приставлена к крыше.
«Кто такой?.. Да кто же это?..» — мучительно соображал он, наблюдая из своей засады. Как топчется возле лестницы плотная фигура. Костя предчувствовал, что сейчас произойдет что-то небывалое: может, фигура опять вернется в дом, постучав с крыльца, может, сама подлая Зинка выбежит к нему? Но вдруг случилось непредвиденное: фигура сорвалась с места и через дворы, по сугробам припустилась на соседнюю улицу.
«Вот вы как? Конспирацию устраиваете? — Костя, раздираемый вновь нахлынувшей на него ревностью, разозлился. — Нет, шутишь!..»
Костя бросился сразу за ним. Убегавший услышал скрип снега позади, оглянулся, потом остановился, повертел по сторонам оттопыренными ушами шапки и не заметив успевшего притулиться к сараю Костю, пошел дальше, но очень осторожно и часто оглядываясь…
Откуда-то сильно подул ветер, в секунду облаком взбил верховой снег, поволок его по дворам. Решив, что соперник, выскочив на улицу, свернет к центру. Костя, укрываясь за облаком, поспешил наперерез ему. И просчитался. Тот убегал к околице, петляя меж домами и сараями. Костя со всех ног кинулся догонять.
Теперь ветер ударил сбоку, снежная пелена скрыла беглеца. Костя проскользнул сквозь месиво колючего снега и увидел, что тот уже оторвался от домов и бежит по снежной целине к стоящей на отшибе пекарне. На бегу он размахивал прихваченной по дороге палкой.
У Кости мелькнула четкая мысль, что покончить надо все на пустыре, не дав ему заскочить в светящуюся пекарню. Видно, соперник совсем выдохся, потому что бежал все медленнее. Костя быстро настигал его, тяжело дыша от скорого бега и душившей ярости.
— Врешь, не уйдешь!.. — задыхаясь, крикнул Костя, догнав соперника. Он ухватил его сзади за воротник, рывком подмял под себя и стал остервенело тыкать носом в твердый снег.
— Ка-ра-а… ка-рау-ул!.. — вскрикивал тот противным бабьим голосом, барахтаясь под Костей.
Вдруг он вертко вывернулся, потянул вверх съехавшую на нос шапку и Костя отпрянул, узнав залепленную снегом заведующую пекарней Настасью Николаевну. Она тоже узнала его — такой всегда скромный, такой вежливый! Испуганно таращась, Настасья Николаевна стала отползать от него по снегу, бессвязно лепеча.