Улица Зелёная
Шрифт:
Все девочки говорят:
— Какая собачка… Не кусается?
Дёмочкин остановился, задумчиво поглядел синим глазом сквозь ветку и спросил:
— А можно её погладить?
Но кто-то оттащил его за руку. А Панков, проскакивая мимо Матвея, ткнул в его сторону кулак и крикнул:
— Тётя Мотя!
И курносый Пискля, улыбаясь от уха до уха, тоже пропищал:
— Тётя Мотя!..
Это было очень обидно. Значит, они слышали, как прабабушка зовёт его «Мотенька» да «Мотенька». Выдумала какое-то тёткинское имя!
И когда Пискля на бегу опять пискнул: «Тётя Мотя!» — Матвей потерял терпение
— Голос!
Гамбринус раскрыл весёлую зубастую пасть и громовым басом объявил: «Гам-гам-гам!», несмотря на то, что сам низенький и на коротких лапах и кусаться по своей доброте не умеет. Зато голос у него, как у громаднейшего пса.
Пискля с испуга присел, а все, кто бежали за ним, налетели на него и попадали. Начался писк, визг, барахтанье. Круг распался. Бубен смолк. Матвей поскорей утащил Гамбринуса за калитку на участок, а калитку запер на деревянную вертушку. Попробуй-ка их теперь достань!
Тут пушисто цвела сирень, они с Гамбринусом постояли в её тени, послушали, как на солнечной улице Пискля хныкал:
— Из-за него у меня шишка сделала-ась… — И сквозь щель в заборе было видно, что он тёр лоб.
Зоя Петровна громко говорила:
— Безобразие! Один отдельный ребёнок срывает занятия целого коллектива! Придётся просить заведующую пожаловаться его родителям.
— У него нет никаких родителей! — пропищал Пискля.
— Тогда дедушке или бабушке! — строго сказала Зоя Петровна.
— Дедушки и бабушки тоже нет! — громко объяснял Панков. — Он живёт на даче у прадедушки и прабабушки. Он из Ленинграда сюда приезжает.
— У него прадедушка чудак, он собирает старые черепки. — Пискля захихикал, растянув рот от уха до уха.
— Не чудак, а профессор, — перекрикивая всех, крикнула девочка Лана. — Он не простые черепки собирает, а исторические. Он раскапывает города, которые были давным-давно, находит ископаемые вещи и пишет про них научные книги.
Матвей подумал: «И откуда они всё пронюхали?»
— И он в качалке качается! — пискнул Пискля.
— И у них злой петух, он клюётся! — крикнул ещё кто-то.
Стоял ужасный шум.
Наконец Зоя Петровна крикнула громче всех:
— Кто у нас глухой? Для кого вы кричите?!
Сделалось тихо. И тогда Гамбринус чихнул. Этот пёс всегда чихает не вовремя. Ноги у него короткие, и он, как чихнёт, мордой ударяет в пол или в землю, и Матвею его жалко.
— Будь здоров! — приказала Зоя Петровна Панкову, который стоял ближе всех к калитке.
А Дёмочкин нечаянно ответил:
— Спасибо. — И задумчиво спросил: — А как узнать, какой черепок исторический, а какой нет?
— На исторических бывают старинные надписи или рисунки, я по телевизору видала, — сказала Лана.
Эта Лана очень умная, умней всех. Она осенью уже пойдёт в школу.
Тут разговор их прервался, потому что Зоя Петровна вынула из кармана дудку, прижала к губам, и дудка пропела всем известный флотский сигнал:
Бери ложку, бери бак, Нету ложки, кушай так!И все побежали завтракать.
Матвей мрачный вернулся на террасу.
Всё уже было убрано со стола, ни крошечки не осталось.
— Где моя кружка с простоквашей? — спросил он громко и сердито. — И плюшка?
Прадед выглянул из-за газеты:
— А что это ты так требовательно разговариваешь, а? Пойди сам на кухню да и съешь свою простоквашу.
Но прабабушка уже тащила его кружку и плюшку, радуясь, что её недисциплинированному правнуку наконец-то пришла охота попить-поесть. Она же не знала, не догадывалась, что он, наоборот, очень дисциплинированный человек. И раз уж дудка проиграла: «Бери ложку, бери бак, нету ложки, кушай так!» — у него сразу же проснулся аппетит.
Глава 2. «Поклон от Онфима ко Даниле»
А петух у них и правда клюётся.
Зовут его Вельзевулом не просто так, а потому, что это почти то же самое, что «чёрт». Прадед дал ему такое имя, когда он был ещё цыплёнком, он и вырос таким злым.
Ни одной курицы у них нет, только петух. И то он появился у них совершенно случайно, ещё в прошлом году. Матвей тогда заболел и стал худой, и бабушка из Ленинграда написала сюда прабабушке, что ребёнку (это значит — Матвею) нужно варить бульон из свежего мяса. А мясо в магазине продавалось только мороженое, его морозят в холодильниках, чтобы оно летом, в жару, не портилось. Прабабушка сказала: «Нет уж, лучше я сварю бульон из птицы» — и попросила соседку купить на рынке курицу. А соседка привезла цыплёнка. Оказалось, что она купила живого, смешного, весёлого, и, конечно, никому в голову не пришло варить из него суп, а стали кормить его пшеном, и он у них стал жить. Прабабушка сказала:
— Ладно уж, пусть из него вырастет курица!
А из него вырос петух. Самый горластый на всей улице Зелёной, с самым красивым хвостом. Может, оттого, что он рос без всякого коллектива, он вырос сердитым. Не выносит громких разговоров, как кто крикнет — он клюётся. Пришлось делать на заборе ящик для газет и писем, потому что почтальон отказывается входить на участок: однажды он вошёл, крикнул: «Почта-а!» — а Вельзевул побежал за ним бегом, взлетел и клюнул в ухо. Прабабушка полчаса за этого петуха извинялась.
Сейчас Вельзевул заперт в сарае. Потому что на улице Зелёной — футбол. Сотни болельщиков кричат во все глотки, и Вельзевул в сарае от волнения непрерывно кукарекает. Игра в разгаре. Идёт второй тайм. 2:0 в пользу «Спартака». Удар по воротам противника. Штанга! Ещё удар. Го-о-о-ол! — крики, шум, аплодисменты, дудят дудки, трещат трещотки…
Но на улице Зелёной, куда ни погляди, ни одного человека. Удары по мячу, крики болельщиков несутся из раскрытых окон домов. Сорок домов на улице и сорок футбольных полей на мерцающих голубых экранах. Далеко отсюда, в чужой стране, на чужом стадионе сейчас играет советская команда «Спартак», защищает спортивную честь нашей Родины. И все болельщики с Зелёной улицы, все дачники и местные жители, все мальчишки-школьники, у которых каникулы, и слесарь, и истопник, и сторож в детском саду — все на посту возле телевизора.