Улица Зелёная
Шрифт:
Тут как раз вернулась с рынка прабабушка.
— Что здесь за потоп! — услышали они её голос на кухне. — Ах ты боже мой, всё-таки купил машину этот упрямец!
Прадед подмигнул с табуретки Матвею:
— Ничего, обойдётся. Не может ей не понравиться такая красавица.
Стало слышно, как по полу зашлёпала тряпка. Значит, они налили
— Ладно, чудовище, поставим тебя здесь, возле раковины, — сказала прабабушка.
Матвею стало обидно за прадеда: заботился, старался, а теперь оказалось — машина не красавица, а чудовище…
Матвей оглянулся — прабабушка стояла рядом. Она разглядывала бельё на верёвке, подняв голову, и поэтому панамка съехала ей на ухо. Так и не успела раздеться, как пришла с рынка.
— Кто ж варит белое вместе с цветным? — сказала прабабушка. — Только мужчины на это способны!
Прадед с гордостью произнёс:
— Слышал, Матвей? Мы с тобой мужчины.
— Ладно, мужчина, будешь спать на полосатой наволочке, — согласилась прабабушка.
И тут они увидели, что одна белая наволочка и правда стала немножко полосатой. Это тельняшка Матвея полиняла, и её синие полоски отпечатались поперёк, и вдоль, и крестиками.
— Ой, — сказал прадед.
— Ой, — сказал Матвей.
— Вот вам и «ой». Неужели не могли подождать меня со стиркой?
— Техника — дело мужское, — объяснил прадед.
— Вон как? — Она вынула из таза и протянула ему последнюю наволочку. И вдруг улыбнулась, по щекам разбежались лучистые морщины, а в глазах засияли добрые огоньки.
И Матвей понял: взглядом она поблагодарила прадеда за подарок, за заботу.
— Мы теперь всегда будем вместо тебя стирать, — сказал Матвей. — И пол сами будем вытирать.
Прабабушка засмеялась.
— Рыцари вы мои, помощники дорогие… — Лёгкой рукой она пригладила торчок у Матвея на затылке. — А что вы думаете, рыцари, насчёт клубники с молоком?
Они думали об этом очень хорошо. И они втроём пошли в кухню и там ели клубнику с молоком, по целой кружке. А Гамбринусу прабабушка дала полсосиски. Он её отнёс под куст и там ел, ворча на воробьёв, чтоб не подлетали близко.
А если бы не клубника и не стиральная машина, Матвей давно бы удрал за калитку, потому что…
Но тут надо рассказывать всё по порядку.
Глава 4. И тут наступил вечер
Позавчера приехал канавокопатель, на длинной шее — зубастый ковш, не такой большой, как на экскаваторе, а поменьше. Урчал, урчал — и по всей улице прокопал глубокий ров, траншея называется. Вынул жёлтого песка целые горы. Они такие высокие, что теперь за ними от калитки Матвея детского сада не видно. А траншея такая глубокая, что от рабочих, которые ходят по дну, видны только верхушки рыжих касок.
И вот полетели из глубины синие вспышки — там сварщики сваривают из многих труб одну длинную трубу, длиной во всю улицу, а может, ещё длиннее.
Прадед и Матвей долго стояли на краю траншеи и смотрели вниз на сварщиков в железных масках и как взлетают искры. Они смотрели сквозь тёмные солнечные очки. Сварщики, работая, тоже смотрели в тёмные стёкла, иначе глаза будут болеть — такой пронзительный свет вспыхивает под руками, когда они сваривают трубы. По трубам в детский сад придёт горячая вода: в души, в ванны, в умывальники и в новый бассейн — его скоро начнут строить, Панков сказал. Счастливый Панков, и Дёмочкин, и Пискля тоже — вместе со всеми ребятами будут купаться в бассейне. А Матвей не будет. Потому что он отдельный мальчик.
Зато они с прадедом ходят смотреть электросварку, а ребят из детского сада сюда не водят, может быть, боятся, что слишком много человек свалится в траншею? Или потому, что где же возьмёшь столько очков?
А работа кипит вовсю. Над головами сварщиков, над трубами кой-где через траншею перекинуты мостки, чтобы люди могли переходить. Живут две стороны улицы — как два берега. Берег, где детский сад, — гористый, песчаный, туда канавокопатель навалил горы песка; а тут, где живёт Матвей, осталась зелёная трава.
Но вот все трубы сварили, пришло время их закапывать. Под вечер приехал бульдозер, и бульдозерист сказал Матвею и всем, кто спрашивал, что завтра у него выходной день. А послезавтра он приедет и засыплет траншею песком, свалит в неё песчаные горы, и опять сомкнутся вместе две стороны улицы, и станет она ровной.
— Пока бульдозер пусть тут у вас постоит, — сказал он.
И только он ушёл, началось на улице странное движение. Из всех домов потащили и стали сбрасывать в траншею разное старьё — ящики и ломаные стулья, бутылки и консервные банки, ржавые керосинки, детские велосипеды и старые матрасы. Покидали, покидали и ушли в свои дома.
Матвей очень взволновался: все бросают, а он не бросает!
Прибежал к прадеду:
— Давай, мы тоже чего-нибудь бросим!
— Ну уж нет! Не бывать этим штучкам-дрючкам! — строго откликнулась прабабушка.
Матвей удивился: прадед поддержал прабабушку. Он проворчал:
— Копили-копили барахло сто лет, а теперь обрадовались, вместо того чтобы вывезти на свалку, замусорили землю.
— Свалка далеко, а траншея близко, — прибавила прабабушка.
Матвей подумал и сказал прадеду:
— Засыпят всё песком, а когда-нибудь археологи, такие, как ты, раскопают и скажут: вот мы на каких велосипедах ездили и на каких керосинках готовили, и будет неправильно, потому что у нас — газ.
— Археологи скажут — тут неряхи жили, безобразие, — сказал прадед.
И прабабушка согласилась, что безобразие.
Матвей отправился к бульдозеру на ту сторону. Полазал, потрогал его гусеницы, погладил огромный холодный стальной нож, который сбросит вниз песчаные горы. А когда влез на подножку и стал дёргать дверь запертой кабины, вышел из детского сада сторож, он нёс с кухни два полных ведра с очистками для своих поросят.