Улика
Шрифт:
— Да нет, конечно. Извини,— сказала я. Я вернулась к нашему разговору, вспомнив одну вещь, которую она сказала чуть раньше.— Ты сказала, что все это может идти от постороннего человека. Ты имела в виду кого-нибудь конкретно?
Она томно пожала плечами.
— Да нет, вообще, хотя я знаю людей, которые сильно нас не любят.— Она сделала паузу, будто бы соображая, как лучше объяснить.— Один инженер работал на нас много лет. Его зовут Хью Кейс. Два года назад, за пару месяцев до того, как умер папа, фактически он… э-э-э… убил себя.
— Была какая-то связь?
Казалось, что она слегка озадачена.
— С папиной смертью? О нет, я уверена, но, как мне говорили, жену Хью убедили, что вся ответственность лежит на Лансе.
— Каким образом?
— В подробностях не знаю. Я в это время была в Европе и слышала только, что Хью заперся у себя в гараже, включил двигатель и в конце концов скончался от отравления выхлопными газами.— Она остановилась, чтобы прикурить новую сигарету, и затем начала обгоревшей спичкой сгребать пепел в пепельнице в аккуратную кучку.
— Его жена чувствовала, что Ланс довел его до самоубийства?
— Не совсем. Она думала, что Ланс убил его.
— Да ну!
— Он был одним из наиболее высокооплачиваемых сотрудников. Ходили слухи, что Хью Кейс собирается оставить «Вуд и Варен» и начать собственное дело, конкурируя с нами. Он отвечал за исследования и развитие фирмы и, очевидно, он был на пороге какого-то революционного открытия. Осуществление его планов могло нанести нам существенный вред. В нашей сфере работают всего около пятнадцати компаний в стране, таким образом, это предательство отбросило бы нас назад.
— Но это смешно. Нельзя убить человека только за то, что он хочет поменять работу!
Эбони слегка подняла бровь.
— Если только это не грозит серьезными финансовыми потерями фирме, которую он покидает.
— Эбони, я этому не верю. Ты можешь подумать такое о своем собственном брате?
— Кинзи, я рассказываю тебе то, что слышала. Я не сказала, что я в это верю, в это верит она.
— Но наверняка было полицейское расследование. Что они обнаружили?
— Понятия не имею. Спроси у них.
— Поверь мне, я так и сделаю. Может быть, это никак и не связано с нашим делом, но это стоит проверить. Где сейчас может находиться миссис Кейс?
— Я слышала, она уехала из города, но это не точно. Она работала барменшей в той забегаловке, в аэропорту. Может быть, там знают, где она. Ее зовут Лида Кейс. Но я не знаю, как тебе ее искать, если она снова вышла замуж или живет под девичьей фамилией.
— Ты знаешь кого-нибудь еще, кто мог бы отомстить Лансу?
— Да нет.
— А ты сама? Я слышала что ты хотела сама заниматься делами компании. Ты разве не поэтому вернулась?
— Частично. Ланс наделал глупостей, с тех пор как он во главе фирмы. Я решила, что пришло время вернуться домой и принять меры по защите своих интересов.
— Что это значит?
— То, что я сказала. От него только вред. Я хочу, чтобы он больше этим не занимался.
— Значит, если его посадят за мошенничество, ты не умрешь от инфаркта.
— Нет, если он действительно виновен. Ему это было бы только на пользу. Мне нужно его место. Это я тебе прямо говорю, но уж, конечно же, на такое я бы не пошла, если тебя это интересует,— сказала она почти игриво.
— Я оценила твою искренность,— произнесла я, хотя ее тон меня разозлил.
Я рассчитывала, что она будет защищаться. Ее же, по-видимому все это развлекало. В Эбони меня раздражал налет превосходства, который портил все, что она делала. Эш сказала мне, что Эбони всегда считали слишком шустрой. В школе она была из тех девчонок, которые хотят все попробовать и сразу же. В том возрасте, когда все пытаются соответствовать компании, в которой существуют, Эбони делала то, что устраивало ее самое. «Курила, доставала взрослых и вообще всех вокруг»,— так сказала мне Эш. Лет в семнадцать она научилась плевать на всех и вся, и сейчас, кажется, презрительное выражение не покидало ее лица. Ее сила заключалась в том, что она не имела ни малейшего желания нравиться и ей было абсолютно наплевать, что вы о ней думали. Находиться с ней рядом было довольно утомительно, и я неожиданно почувствовала себя слишком усталой, чтобы допытываться относительно природы полуулыбочки, игравшей у нее на губах.
Было пятнадцать минут седьмого. Наше скромное застолье не повлияло на мой аппетит успокаивающим образом. Я неожиданно почувствовала сильный голод. Мартини вызвал у меня головную боль, и я знала, что от меня несет табачным дымом.
Я попрощалась и направилась домой, остановившись по дороге у Макдональдса, чтобы сжевать чизбургер, большую порцию картошки и запить все это кока-колой. У меня не было времени на то, чтобы предоставить своим мозгам приличную подкормку. Я закончила трапезу поджаренным пирожком, полным горячего клея, об который вечно обжигаешь весь рот. Божественная еда.
Вернувшись домой, я испытывала прилив все той же удручающей меланхолии, которая терзала меня с тех пор, как Генри отправился в Мичиган. Не в моем стиле чувствовать себя одинокой или жаловаться, даже пусть и недолго, на мое независимое существование. Мне нравится быть одной. Мне нравится быть самой собой. Я нахожу, что пребывание в одиночестве залечивает душевные раны, и у меня есть наготове дюжина способов развлечься. Проблема лишь в том, что тогда я не могла вспомнить ни одного. Не скажу, что у меня была депрессия, но в постели я была уже в восемь часов… Не слишком похоже на железную леди, частного детектива, ведущего смертельную войну с целым миром, набитым злоумышленниками.
ГЛАВА 10
На завтра к часу дня я вычислила Лиду Кейс по телефону, позвонив в ту забегаловку в аэропорту, где она одновременно обслуживала посетителей и орала мне в ухо так, что, закончив с ней разговор, я подумала: «А неплохо бы провериться у врача на предмет ослабления слуха». В прошлом году в мае мне пришлось застрелить одного человека, находясь при этом на дне помойной ямы, и с тех пор у меня в ушах иногда шумит. От Лиды мне лучше не стало… тем более, что, прежде чем шмякнуть трубку, напоследок она произнесла очень грубое слово. Меня это страшно разозлило. Мне пришлось немного повозиться, чтобы ее вычислить, и теперь она на меня еще орет.