Улика
Шрифт:
В пять часов Эш извинилась и оставила нас вдвоем. Манеры Хелен сразу стали резкими и повелительными.
— Теперь расскажи мне об этом деле с Лансом.
Я просветила ее по этому вопросу. Эш, видимо, ей все рассказала, но Хелен хотела услышать все еще раз от меня.
— Я хочу нанять тебя,— сказала она твердо, когда я закончила.
— Я не могу сделать этого, Хелен. Для начала потому, что мой адвокат не хочет, чтобы у меня были бы какие бы то ни были дела с Лансом, и я, конечно же, не могу принять работу, исходящую из семьи Вудов. И так все уже выглядит, словно мне кто-то платит.
— Я не хочу знать, кто за этим стоит,— сказала она.
—
— Мы должны прекратить это безобразие. Терпеть не могу все эти сделки у меня за спиной, особенно когда втягиваются люди, не имеющие к компании никакого отношения. Будешь держать меня в курсе дела?
— Если будет важная информация, то конечно. Я с удовольствием поделюсь всем, что смогу выяснить. В первый раз мне не нужно охранять интересы своего клиента.
— Скажи мне, чем я могу помочь?
— Расскажите мне в подробностях детали завещания Вуда, если это не слишком личное. Как разделилось его поместье? У кого контрольный пакет акций компании?
Ее лицо исказилось гримасой гнева.
— Это было единственное, о чем мы долго спорили. Он решил оставить дело Лансу, с чем я в принципе была согласна. Из всех наших детей, казалось мне, Ланс был наиболее способен продолжать дела после смерти отца. Но я чувствовала: нужно, чтобы Вуд подтолкнул его к этому. Вуд не знал, как это сделать. И он наотрез отказался оставить ему контрольный пакет акций.
— И это значит?
— Пятьдесят один процент, вот что это значит. Я сказала: «Зачем давать ему это место, если ты не даешь ему достаточно власти? Дай мальчику развернуться, старый козел!» Но Вуд и слушать ничего не хотел. Он даже не рассматривал такую возможность. Я была в ярости, но старый дурак не уступил ни на йоту. Бог свидетель, он мог быть упрямым, когда этого хотел.
— Что же его так беспокоило в Лансе?
— Он боялся, что Ланс все разрушит. Ланс иногда делает неправильные выводы. Я первая готова это признать. У него нет такого чувства конъюнктуры рынка, какое было у Вуда. У него нет связей с поставщиками или клиентами, не говоря уже о работающих на него людях. Ланс очень импульсивен, и у него вечно грандиозные планы, которые никогда не становятся реальностью. Сейчас он исправился, но тогда, за несколько лет до смерти Вуда, он мог все на уши поставить и носиться с какой-нибудь бестолковой идеей, которая пришла ему в голову. Когда Вуд был еще жив, он мог направить его на путь истинный, но он всегда боялся, что Ланс может совершить какую-нибудь чудовищную ошибку, которая приведет к полной катастрофе.
— Так зачем же нужно было оставлять компанию именно ему? Почему было не поставить во главе дела кого-нибудь, кому бы он доверял?
— Я предложила свою кандидатуру, но он и слышать об этом не хотел. Это должен был быть один из мальчиков, и вполне логично выбор пал на Ланса. Басс был… впрочем, ты знаешь Басса. У него не было ни малейшего желания следовать по следам отца, если эти следы не ведут его прямехонько в банк.
— А как насчет Эбони? Эш говорит, что она была очень заинтересована в этом.
— Думаю, что это так, но к тому времени, когда Вуд закончил окончательный вариант завещания, она была уже в Европе и не выказывала никаких намерений когда-нибудь вернуться.
— Как распределился пакет акции?
— Ланс получил сорок восемь процентов. У меня — девять, у нашего юриста — три. Эбони, Олив, Эш и Басс получили но десять процентов.
— Странный расклад,
— Все было сделано так, чтобы Ланс ничего не мог совершить в одиночку. Чтобы получить большинство, ему нужно было убедить хотя бы одного из нас, что его предложение имеет смысл с точки зрения бизнеса. В основном он сам себе хозяин, но мы всегда можем собраться вместе и, если нужно, отклонить его решение.
— Наверное, он ужасно злился по этому поводу.
— О, его это страшно бесит, но должна сказать, я начинаю понимать, что хотел сделать Вуд. Ланс пока что молод и недостаточно опытен. Подождем несколько лет, а там посмотрим.
— Ситуация может измениться?
— Да, все будет зависеть от того, что станется с моей долей, когда я умру. Вуд предоставил мне самой решать этот вопрос. Мне всего лишь нужно оставить три процента акции Лансу. И у него будет контрольный пакет. Никто не посмеет его тронуть.
— Похоже на мыльную оперу.
— Если нужно, я могу проявить и властность. Кроме еды мне это нравится больше всего на свете.— Она взглянула на часы, приколотые к ее платью, протянула руку и нажала кнопку на стене. Очевидно, это был сигнал горничной, которая находилась где-то в доме.— Время плавать. Не хочешь присоединиться? У нас есть запасные купальники, и я буду рада, если ты составишь мне компанию. Я все еще могу проплыть милю, но это ужасно скучно.
— Может быть, как-нибудь в другой раз. Я вообще-то сухопутное животное, если дело доходит до выбора.— Я встала и пожала ей руку.— Чай был чудесный. Благодарю за то, что пригласили меня.
— Приходи еще, когда захочешь. А я тем временем прослежу, чтобы ты получила от Олив и Эбони всю информацию, какая тебе потребуется
— Это было бы замечательно. Я, пожалуй, пойду.
По дороге к выходу я встретила горничную, возвращавшуюся с портативным креслом на колесиках. За ее спиной открылась входная дверь и появилась Эбони.
Последний раз я видела ее, когда мне было семнадцать лет. Ей тогда, должно быть, было лет двадцать пять и она казалась мне взрослой и умной. Она все еще была в состоянии произвести устрашающее впечатление. Она была высокого роста, худая как щепка, высокие скулы, темно-красная помада. Волосы у нее были черные как смоль, зачесаны гладко назад и схвачены бантиком на уровне шеи. В Европу она уехала работать манекенщицей и до сих пор сохранила такой вид, будто она двигается по подиуму. В течение двух лет она училась в университете, затем бросила, пробовала заниматься фотографией, танцем, дизайном, была внештатным журналистом, пока наконец не решила стать манекенщицей. В течение шести лет она была замужем за человеком, чье имя совсем еще недавно произносили рядом с именем принцессы Монако Каролины. Насколько мне было известно, детей у Эбони не было, и, так как ей было уже сорок, перспектив в плане материнства у нее не наблюдалось.
Она остановилась, заметив меня, и сперва я не была уверена, узнала ли она меня. Она холодно улыбнулась и проследовала дальше вверх по лестнице.
— Здравствуй, Кинзи. Поднимись наверх. Нам нужно поговорить.
Я последовала за ней. На ней был надет черный костюм, широкий в плечах, зауженный в талии, ослепительно белая блузка, черные сапоги до колена с каблуками достаточно острыми, чтобы проткнуть ковер. От нее шел запах крепких духов, густой и резкий, вблизи немного неприятный. На меня пахнуло ее парфюмерией, будто бензином от автомобиля. Я могла сразу сказать, что от этого у меня будет головная боль. Меня уже раздражал ее тон, по меньшей мере повелительный.