Улика
Шрифт:
Она уставилась на меня.
— Вы репортер или что-нибудь в этом роде?
— Частный детектив.
— А, верно. Вы сказали тогда по телефону. И на кого вы работаете?
— В настоящее время на себя. До этого на страховую компанию. Я расследовала обстоятельства пожара на складе фирмы «Вуд и Варен». И в ходе следствия всплыло имя Хью. Я подумала, что вы можете мне побольше рассказать об этом деле.
Я видела, что она борется с самой собой и с искушением. Видимо, это была одна из тех до бесконечности повторяющихся истории, которые мы вспоминаем, когда сон ускользает от нас. Я подумала, что, наверное, некоторые неприятные воспоминания она пересказывает сама себе
— Какое Хью имеет к этому отношение?
— Может быть, и никакого. Я не знаю. Мне показалось странным, что исчезли все его анализы.
— А что вы об этом беспокоитесь? Никому больше до этого дела нет.
— По-моему, нам пора где-нибудь приземлиться.
Она смерила меня с ног до головы долгим взглядом. Угрюмое выражение на ее лице сменилось гримасой нетерпения.
— Внизу есть бар. Меня ждут, так что сперва я позвоню домой. Полчаса в вашем распоряжении, но не больше. Я сегодня совсем уработалась и хочу наконец отдохнуть.— Она двинулась куда-то решительным шагом, и я поспешила за ней, быстро семеня, чтобы не отстать.
Мы сели за столик у окна. Ночное небо было полно низко висящих облаков. Я удивилась, обнаружив, что на улице идет дождь. По стеклу текли струи, размазанные налетавшим ветром. Летное поле было глянцевым, как черная клеенка. Огоньки на взлетной полосе отражались в мокрой зеркальной поверхности, все в кружочках от падающих капель. Возле соседних ворот стояли в ряд три самолета. Еще там было полно буксирных тракторов, фургонов с продовольствием, автокранов и людей в желтых комбинезонах. Мимо промчался багажный кар, толкая перед собой тележки с целой горой чемоданов. Один чемодан упал на мокрый бетон, но никто этого не заметил. Кто-нибудь проведет веселое времечко, заполняя требования «пропавшего багажа».
Пока Лида отошла, чтобы позвонить, я заказала себе виски и «Кровавую Мери» для нее, по ее просьбе. Ее долго не было. Официантка принесла напитки и соленого печенья в банке.
— Лида хотела перекусить, вот я вам принесла,— сказала она.— Крикните, девочки, если что-нибудь понадобится. Меня зовут Элси.
Бар понемногу опустел, но табачный дым все еще висел в воздухе, и создавалось такое ощущение, будто кто-то сфотографировал посетителей, но вышло нечетко или смазанно. Я услышала цокание чьих-то каблуков, это вернулась Лида. Она сняла куртку, и ее белая блузка была теперь расстегнута до середины груди. Кожа у нее на груди была рябая от веснушек, словно птичье яйцо, и от этого выглядела как загоревшая.
— Извините, что так долго,— сказала она.— Соседка по комнате как раз переживает нервное потрясение, или ей так кажется.
Она размешала бледное облачко водки с острым томатным соком при помощи черенка сельдерея. Затем открыла банку с соленым печеньем.
— Протяните ручку, и мамочка даст вам печенья,— сказала она.
Я протянула руку, и она насыпала мне на ладонь маленьких китайских пагод, покрытых крупной солью. Ее враждебность куда-то исчезла. Мне раньше такое уже встречалось — у некоторых людей недоверие принимает форму агрессивности, их сопротивление словно стена, в которой тем не менее в самый неожиданный момент появляется калитка. Видимо, раз уж она решила со мной поговорить, она не видела смысла продолжать мне хамить. Кроме того, я платила за выпивку. Хотя, имея при себе лишь десять долларов, я все равно не выдержала бы больше тридцати минут.
Она достала пудреницу и, хмурясь, проверила, все ли у нее в порядке с косметикой.
— Господи, на кого я похожа.
Она взгромоздила свою сумку на стол и зарылась в нее в поисках косметического набора. Она расстегнула его, извлекла наружу всевозможные принадлежности и принялась перевоплощаться прямо у меня на глазах. Она положила на лицо тональный крем и начала втирать его, уничтожая веснушки, морщины и выцветшие участки кожи. Затем она достала карандаш для подводки глаз и смочила его, зажав между губами, затем немного туши на ресницы. Казалось, глаза у нее мгновенно увеличились. Она нанесла румяна высоко по контуру скулы, обвела губы темно-красным и затем накрасила их помадой более светлого тона. Прошло менее двух минут, но, когда она снова взглянула на меня, острые углы куда-то пропали и выглядела она как с обложки рекламного приложения.
— Ну, как?
— Впечатляет.
— Ах, милочка, да я бы и из вас конфетку делала в считанные минуты. Вам нужно больше внимания уделять своему внешнему виду. Ваша прическа напоминает собачью задницу.
Я засмеялась.
— Давайте лучше перейдем к делу, если у меня всего полчаса.
Она сделала протестующим жест рукой.
— Не волнуйтесь. Я передумала. Бетти опять приняла двойную дозу и мне неохота пока ехать домой.
— Ваша соседка по комнате приняла двойную дозу?
— Она постоянно это делает, и тем не менее ей все равно этого мало. Видимо, ей нужно еще в два раза больше. Однако разбираться приходится мне, когда я прихожу домой. Терпеть не могу, когда у меня в квартире поздно ночью какие-то медитирующие люди. Всем им лет по двадцать шесть, и они такие смазливые, что просто тошнит на них глядеть. Чаще всего она потом с кем-нибудь из них встречается. И ведь клянется, что это единственный способ познакомиться с приличным человеком.
Она выпила половину своей «Кровавой Мери».
— Расскажите мне про Хью,— сказала я.
Она достала пачку жевательной резинки и предложила мне пластинку. Когда я отрицательно покачала головой, она развернула одну и положила ее в рот, предварительно сложив вдвое. После этого она прикурила сигарету. Я попыталась представить себе комбинацию ощущений… вкус мяты и табачный дым. Неприятное, должно быть, чувство, даже если и намерения были самые благие. Она скомкала бумажку от жвачки и бросила ее в пепельницу.
— Когда мы встретились, я была совсем ребенком. Девятнадцать лет. Работала в баре за стойкой. В тот день, когда мне исполнилось восемнадцать, я отправилась на автобусе в Калифорнию и поступила в школу барменов в Лос-Анджелесе. Шестьсот долларов мне это стоило. Грабеж среди бела дня. Может, я и научилась делать коктейли, но это можно сделать и по книжке. Короче говоря, я получила эту работу в Лос-Анджелесе, в аэропорту, и с тех пор я так и работаю по аэропортам. Не спрашивай почему. Видимо, что-то заело. Однажды вечером к нам зашел Хью, мы разговорились, и все, что я помню потом, это то, что мы полюбили друг друга и поженились. Ему было тридцать девять. Я была девятнадцатилетней девчонкой, и я прожила с ним шестнадцать лет. Я знала этого человека. Он себя не убивал. Он так бы со мной не поступил.
— Почему вы так в этом уверены?
— А почему вы так уверены в том, что солнце восходит на востоке каждый день? Просто это есть, вот и все, и вы научились этому верить, так и я научилась верить тому, что я узнавала про этого человека.
— Вы думаете, его кто-нибудь убил?
— Естественно. Ланс Вуд его убил, это так же верно, как то, что я сижу здесь, но он ни за что этого не признает, и семейка его тоже. Вы с ними говорили?
— С некоторыми,— сказала я.— Про смерть Хью я впервые услышала вчера.