Улисс из Багдада
Шрифт:
На Мальте единственный человек, знавший наше происхождение, был капитан, но в его молчании мы не сомневались, ведь и сам он опасался, что в любой момент кто-то из бывших пассажиров сообщит о его специфической коммерции. Перевозчик предпочитал несколько месяцев проторчать в этом центре, а затем отправиться по этапу в Ливию, чем быть судимым за контрабанду людьми и отсидеть несколько лет в тюрьме.
— Держись, Буба, давай продержимся несколько недель. Насколько я понимаю, Мальта скоро вступит в Евросоюз. Представляешь? Если повезет,
— Сколько ждать, Саад? Сколько ждать?
В тот вторник, когда я вошел в кабинет, великан спал на раскладушке в глубине комнаты, под закрытыми ставнями.
Я кашлянул, чтобы известить его о своем присутствии. Он не реагировал.
Я подошел ближе и по замедленному дыханию, по безвольной расслабленности лица догадался, что он погружен в глубокий сон.
Воспользовавшись случаем, я направился к столу и стал рассматривать его. В стакане среди ручек, линеек и карандашей я заметил циркуль.
Вдруг пригодится.
Не колеблясь я стащил эту вещь и сунул ее в карман.
И тут же, вскарабкавшись на вершину огромного, как гора, всхрапа, великан поперхнулся, прокашлялся, очнулся, почесал башку и почувствовал, что в комнате кто-то есть.
— Кто это? Кто здесь?
Я хитроумно выкрикнул в ответ:
— Никто!
Он сел на койке, рассмотрел единственным своим глазом то место, откуда донесся голос, и обнаружил меня.
— А, это ты, Никто.
Мне неудержимо хотелось засмеяться, однако я подтвердил:
— Да, это я, Никто.
Он встал и враскачку поплелся к табурету.
— Ты знаешь, я не люблю тебя, Никто.
— Да я тоже тебя не люблю.
— Ладно, приступим к допросу.
Пока он устраивал свои исполинские ягодицы на узком сиденье, я вдруг увидел рядом с компьютером предмет, ускользнувший от моего внимания на предыдущем допросе: связку ключей разных размеров, тут явно были ключи от всех дверей в центре задержания.
Его глаз перехватил мой взгляд, он почуял опасность, но моя рука уже схватила связку. Размахивая ключами, я прыгал от счастья. Он застонал, пот выступил у него на лбу.
— Нет, только не это!
— Да.
— Никто, отдай мне ключи. Я потеряю место.
— Если б ты знал, как мне на это наплевать! Твое место! А что ты мне предлагаешь? Место в аду. Плевать я хотел на твои проблемы!
Пока я куражился, он рванул к двери. Я понял, что он делает, и тоже побежал туда. Поздно! Он уже привалился к створке двери.
— Выпусти меня, — угрожающе сказал я.
Он возвышался между мной и выходом — огромный, непреодолимый.
— Никто, ты не пройдешь!
— Дай мне выйти, или я сделаю то, что не хочу делать.
— Ударишь меня? Подумай, козявка. Я дуну, и тебя припечатает к стенке. Понимаешь ты это, Никто? Понимаешь, что по сравнению со мной ты пушинка?
Я ударил в то место, где, по моим предположениям, были гениталии, но среди такой
— Никто, прекрати немедленно, или я дам тебе сдачи!
— Выпусти меня. В последний раз говорю.
Он рассмеялся. В то же мгновение, загнанный в угол, я выхватил циркуль, раздвинул его и воткнул иглу в его настоящий глаз.
Великан взвыл.
Я нажал изо всех сил.
Он завопил.
Кровь брызнула так же мощно, как крик.
Я надавил, вспоров глаз.
Обезумев от боли, великан рухнул на землю. Я открыл дверь и бросился бежать.
Дальнейшее, как мне показалось, заняло несколько секунд…
Миновав несколько препятствий, я мчался прочь от цитадели. Каменистая дорога, укрытая цветущими бугенвиллеями, спускалась к порту, я выбрал ее и не увидел живой души. У причала чудесным образом меня дожидалось судно. Я решительно прыгнул на него, и капитан дал приказ к отплытию. И тут на вершине крепостного вала показался залитый кровью, вопящий великан. Подняв солдат и охранников, он направил пушки Ла-Валлетты на мой корабль.
Раздался взрыв.
Я видел, как ядро летит на меня, и на секунду убедил себя, что поймаю его, как мяч. Я вытянул руки вперед и…
Вздрогнув, проснулся.
Камера вокруг меня была окутана тишиной мальтийской ночи. Афганец храпел на своей койке, Буба по привычке свистел носом.
Мне привиделся кошмар.
Подойдя к окну, я посмотрел на безмятежную луну.
Папа встал рядом и ласково посмотрел на меня, ожидая откровенных признаний.
— Как думаешь, папа, — сны имеют смысл?
— Конечно, сын. Сны открывают нам не то, что будет, а то, что есть. Отнюдь не указывая будущее, они раскрывают нам настоящее с той точностью, которой не обладает даже мысль. Сны напоминают, что ты существуешь, особенно после дня, который запутал тебя, перемолол, раздробил, подчинил правилам или обязанностям. Жизнь в состоянии бодрствования хоронит нас в себе, дробя и обобществляя, и только сон пробуждает в нас настоящую сущность.
— Ты чудо, у тебя на все есть своя теория.
— Это свойственно интеллектуалам. Не всегда говоря правду, они всегда держат под рукой вымысел. Так, значит, сынок, ты видел сон?
— Да.
— Каков же смысл этого сна?
Я почесал голову, вспоминая жестокости, которые выдумал мой мозг.
— Не знаю.
— Осторожно, сынок, ты повторяешься! «Не знаю»! Мне страшно за тебя. «Не знаю»! Бойся вранья, которое повторяют, — в конце концов оно станет правдой. Если долго прикидываться дураком, сам в него превратишься.
Отвернувшись от меня, он перешел к паутине.
— Ты заметил, твой приятель умер?
— Паук?
— Да. Умер.
Мощный лунный свет как раз послал в камеру свой серый, четкий, почти хирургический луч, я поискал паука глазами посреди паутины, потом на стене, потом на полу. Тщетно.