Ульмигания
Шрифт:
— Как ты думаешь, — спросил Тороп. — Он не донесет на нас теперь?
— Вряд ли. Куры держатся особняком и стараются решать свои дела сами.
— Может, нам лучше сразу уехать?
— Погоди, посмотрим, что он скажет теперь?
Карвейт застонал и встал на четвереньки.
— Это сейчас пройдет, — сказал ему Дилинг.
Вождь сел и посмотрел на него.
— Ты слишком резво бросился в драку, — сказал Дилинг. — Я не успел тебя предупредить, что этого делать не стоит.
На лбу вождя была небольшая ссадина, к ней прилипли травинки и песок.
— Это он меня или ты? — спросил Карвейт, покосившись на Торопа.
— Он. Послушай, вождь, если ты почему-то не хочешь нам помочь — скажи, мы не обидимся. Вайделотку мы все равно разыщем.
Карвейт
— Это ты меня так?! — все еще не веря в это, спросил он у Торопа. Тот был на полторы головы ниже и раза в четыре тоньше вождя.
— Поехали, — сказал Тороп. — Чего мы ждем?
— Она живет где-то за Большими дюнами, — неожиданно сказал Карвейт.
— Ты проведешь нас? — спросил Дилинг.
— Нет. Вы уж как-нибудь сами.
— Как мы ее найдем?
— Найдете. Вам нужно все время ехать вдоль моря. Там, где поселилась вайделотка, потемнел песок. Мои люди уже назвали это место Черным берегом. [36]
— Это далеко отсюда?
— Не очень. Как только въедете в пески, считайте дюны. За третьей, самой большой, и начинается Черный берег. Его трудно не заметить.
— Пошли кого-нибудь за моей женно, — попросил Дилинг.
36
Черный берег — название сохранилось до наших дней: Шварцорт (нем.), Юодкранте (лит.).
Когда они были уже на лошадях, Карвейт подошел и протянул Дилингу нож с костяной рукояткой:
— Забери, я ведь не помог вам.
— Оставь его себе. Поможешь в следующий раз, — ответил Дилинг.
— Я не знаю, что вам нужно от этой старухи, но будьте с ней осторожнее. Она уже утопила одну нашу лодку с рыбаками. Если это и не сама Лаума, то ее сестра.
— Спасибо, что предупредил.
Карвейт посмотрел на Торопа.
— Хорош, дорого я дал бы за такого воина.
Дилинг склонился с лошади к самому лицу вождя и тихо сказал:
— У него на родине великий князь рутенов платил этому «сопляку» столько монет, сколько тебе, вождь, не увидеть за всю твою жизнь.
— Хорош… — повторил Карвейт.
— Ну, пошли! Удачной охоты!
Глава 11
Они спустились к морю и поехали вдоль линии прибоя. Лошади шли тонкой черной полосой высохших водорослей, смешанных с янтарной крошкой. Море было зеленым, а там, где над ним висело солнце, сверкало раскаленным металлом. Одинокий нырок то исчезал в воде, то появлялся, покачиваясь на волне. Ничего этого Тороп не видел. Высоко вскинув голову, он вслушивался в звуки моря, ловил его запах и пытался представить, как оно выглядит.
— Ты раньше не был у моря? — спросил его Дилинг.
— Нет.
— А хочешь, искупаемся?
— Не знаю… Оно светится…
— Это от солнца.
— Жаль, что я не вижу.
Дилинг хотел сказать ему, что еще успеет насмотреться, но передумал — он сам не был в этом уверен.
— Ну, искупаемся? — снова предложил он.
— Давай.
Дилинг бросился в море, взметнув брызги, а Тороп входил осторожно, примеряясь к новым ощущениям.
Милдена сидела на горячем песке, смотрела, как резвятся витинги — один плотный, кряжистый, с испещренным множеством полосок-шрамов телом, и другой — гибкий, поджарый, как олень, почти безусый. Они плескались и играли, гоняясь друг за другом, словно дети, и ей почему-то стало жаль их. Жаль ослепшего Торопа, жаль запутавшегося в отношениях с соплеменниками Дилинга. Стало жалко и себя. Милдена вспомнила, что всегда очень хотела ребенка. Она заплакала, и на душе у нее от этого стало томно и сладко. Она плакала, но в ее слезах не было горечи. Милдена плакала второй раз за этот день и за последние восемь лет. Что-то оттаяло в ней и пролилось теплой мягкой влагой.
Глава 12
В тот же день лета 1224 года от Рождества Христова произошло событие, резко изменившее историю Ульмигании. Еще до рассвета десять парусных барок причалили к юго-восточному берегу залива Халибо, и на землю вармов ступили пятьдесят монахов — рыцарей Добринского братства, — ордена, только что созданного епископом прусским Христианом.
Здесь необходимо напомнить, что сей высокий сан — епископ Пруссии — настоятель монастыря в Оливах, что на левом берегу Вислы, возле Дантека, [37] носил, мягко говоря, не совсем по праву. То есть права-то, дарующие ему это звание и скрепленные печатью папы, у него были. Однако паства, которой он мог бы нести слово Божье, отсутствовала.
37
Дантек, Данциг, Гданьск, ныне Оливы являются одним из районов этого города.
Несколько лет назад этот предприимчивый монах, собрав братию, перешел зимой застывшую Вислу и построил на ее правом, прусском, берегу четыре часовни, о чем не замедлил известить Рим. Акция носила авантюрный характер, ибо пруссы немедленно спалили часовни, не оставив от них и следа. Но, вне зависимости от этого, в Риме высоко оценили рвение Христиана, и ему был дарован сан со всеми вытекающими отсюда полномочиями и правами. Другими словами, Христиан был главой епископата, который еще нужно было завоевать. Вдохновленный примером Альбрехта Буксгевдена, епископа Рижского, сумевшего отбить у ливов часть побережья, Христиан призвал под лозунги нового крестового похода небольшую армию, решив образумить язычников если не с помощью слова, то мечом. Христиан не учел того, что давно уже знали и ляхи, и даны, и рижские немцы: пруссы не ливы. Фанатично преданный своим богам, этот народ, имевший древние традиции военного искусства, был в отличие от других язычников единым и сплоченным. Все одиннадцать племен подчинялись одному уставу — Заповедям короля Вайдевута и одному владыке — Верховному Жрецу, никогда не имели серьезных межплеменных раздоров и на любую агрессию отвечали жестко и умело.
Но в тот день полсотни монахов двумя отрядами высадились в Вармии десятком миль южнее замка Хонеда. Один отряд, под предводительством саксонского рыцаря-крестоносца фон Русдорфа, остался в месте высадки, чтобы с раннего утра приняться за строительство часовни. Другой, ведомый рыцарем из Кашубии Владиславом Бутовым, направился в глубь страны.
К утру воины Владислава успели разгромить и поджечь два поселка ничего не подозревавших вармов и осадить третий, оказавший им неожиданно сильное сопротивление. Владиславу не удалось проломить ворота поселка с ходу, и пруссы, точно метавшие из-за частокола легкие копья, заставили крестоносцев отступить, оставив у стен два трупа. Еще четверо были ранены.
Владислав, скрипя зубами от ярости, метался на мелкой прусской лошаденке вокруг укрепления, не зная, как к нему подступиться. Он чувствовал, как время, будто зыбучий песок, уходит у него из-под ног. Владислав должен был внезапно появиться у замка Хонеда со стороны леса, откуда пруссы не могли ждать нападения, и занять его или хотя бы блокировать и держать до прихода новых сил добринцев. Задержка ломала все планы. Но оставить у себя в тылу непокорный поселок Владислав не мог.
Сомнения кашубца разрешили сами вармы. Ворота вдруг распахнулись, и оттуда, визжа и улюлюкая, высыпали, размахивая короткими мечами, язычники. Пруссов было гораздо меньше, чем крестоносцев, и хотя дрались они со знанием дела и отчаянно, как дикие звери, Владиславу удалось одержать верх. Он ворвался в поселок, когда пал последний его защитник, и здесь Владислава ждало разочарование, граничившее с ощущением катастрофы. Поселок был пуст. Пока часть пруссов сдерживала монахов у стен укрепления, другие увели его жителей.