Ультиматум Борна (др. перевод)

Ладлэм Роберт

– Хорошо, – сказал Борн, поставив сумку у двери в спальню. Он подошел к бару, выбрал знакомую бутылку и налил немного выпить. Пока Крупкин говорил что-то по-русски, Борн подошел к высоким, как в церкви, окнам, которые выходили на широкий проспект.

– Добрый день... Да, да... Почему?.. Тогда Садовая. Через двадцать минут. – Крупкин раздраженно покачал головой и повесил трубку. Борн обернулся и посмотрел на советского разведчика. – Комиссар в этот раз не стал много болтать... Он приказал, мы должны выполнять...

– Что вы имеете в виду?

– Мы должны немедленно уйти. – Крупкин повысил голос: – Алексей, выходи!

Быстро!.. Я пытался втолковать ему, что вы только что приехали, – продолжил сотрудник КГБ, вновь поворачиваясь к Джейсону, – но он ничего не желает слушать. Я даже сказал ему, что один из вас принимает душ, а он в ответ: «Пусть заканчивает и одевается». – В дверях спальни показался Конклин в расстегнутой рубашке и с полотенцем в руках. – Извини, Алексей... Мы должны идти!

– Куда идти? Мы только что приехали.

– У нас есть квартира на Садовой... Это московский Большой бульвар, мистер Борн, – не Елисейские поля, конечно, но все равно... не такой уж он плохой. При царях строить умели...

– И кто нас ждет там? – спросил Конклин.

– Комиссар номер один, – ответил Крупкин. – Там будет – как же это по-английски? – наша штаб-квартира. Небольшое приложение к площади Дзержинского... За тем исключением, что о ней не знает никто, кроме нас пятерых. Что-то произошло, – мы должны ехать немедленно...

– Мне достаточно, – сообщил Джейсон, убирая стакан в бар.

– Можешь допить, – сказал Алекс, неловко захромав в спальню. – Мне еще надо промыть глаза и пристегнуть протез.

Борн вновь взял стакан. Он то и дело поглядывал на советского резидента, который, сдвинув брови, с печальным удивлением смотрел вслед Конклину.

– Вы ведь знали его до того, как он потерял ногу? – тихо спросил Джейсон.

– Да, мистер Борн... Мы знакомы больше двадцати пяти лет. Стамбул, Афины, Рим... Амстердам. Он был великолепным противником. Конечно, мы тогда были молоды... Такие стройные и ловкие, уверенные в себе, желающие во что бы то ни стало соответствовать образам, которые придумали для себя. Да, давно это было... Знаете, мы оба были классными резидентами. Если честно, то он был лучше меня... Только не говорите ему об этом. Он всегда видел шире и дальше, чем я. Разумеется, благодаря его русскому нутру.

– Почему вы используете слово «противник»? – спросил Джейсон. – В нем чувствуется дух спортивного состязания, словно это какое-то соревнование. Разве он не был врагом?

Крупкин холодно взглянул на Борна.

– Разумеется, он был моим врагом, мистер Борн... Должен заметить, что он и сейчас мой враг. Прошу вас не принимать мою сентиментальность за нечто иное... Человеческие слабости могут мешать вере, но они не преуменьшают ее. У меня нет того преимущества, которым располагаешь в католической исповедальне: искупаешь грех покаянием и можешь грешить дальше, несмотря на веру. Я по-настоящему верю... Моих дедов и бабок вешали – вешали, сэр, – за то, что они воровали цыплят из поместья Романовых. Немногие из моих предков могли ходить s начальную школу, не говоря уже о том, чтобы получить настоящее образование. Величайшая революция, задуманная Карлом Марксом и осуществленная Владимиром Лениным, положила начало новой жизни. Были сделаны тысячи и тысячи ошибок – многие из них неоправданны, многие жестоки... Я сам – живое свидетельство и ошибок и оправдания.

– Не уверен, что я понимаю.

– Потому что вы, хилые интеллектуалы, никогда не понимали того, что для нас яснее ясного. В «Капитале» Маркса, мистер Борн, на пути к справедливому обществу выделены экономические и политические стадии, но ничего не сказано о том, какой должна быть в нем форма правления. Только этого в нем нет.

– Я не специалист в этой области.

– Не только вы... да это вам и ни к чему. Через сотню лет вы можете стать социалистами, а мы, если повезет, будем капиталистами, да?

– Скажите мне кое-что, – попросил Джейсон, услышав, как Кон-клин закрывает водопроводный кран. – Могли бы вы убить Алекса, Алексея?

– Точно так же, как и он меня, – с чувством глубокого сожаления, – если бы этого требовали обстоятельства. Мы ведь профессионалы...

– Я не понимаю ни его, ни вас.

– Не стоит и пытаться, мистер Борн, вы еще им не стали... Приближаетесь, но пока не стали.

– Будьте добры, объясните, что вы имеете в виду?

– Ты на переломе, Джейсон... Могу я называть тебя Джейсоном?

– Пожалуйста.

– Тебе сейчас пятьдесят или около того, так?

– Правильно. Через несколько месяцев мне стукнет пятьдесят один. И что из того?

– А нам с Алексеем уже за шестьдесят... Чувствуешь разницу?

– Как же я могу?

– Тогда позволь, я объясню тебе. Ты все еще видишь себя молодым человеком, способным на поступки, которые тебе представляются несложными, – ведь ты совершал их недавно, – и во многом ты прав. Ты управляешь своей волей и все еще хозяин собственного тела. И вдруг, несмотря на то, что тело твое крепко, а воля сильна, мозг начинает отказываться отдавать команды как голове, так и телу. Попросту говоря, мы начинаем чувствовать себя менее сильными. Что же, нас обвинять или поздравлять за то, что мы выжили?

– Мне показалось, что ты сейчас сказал, что не смог бы убить Алекса.

– И не рассчитывай на это, Джейсон Борн, или Дэвид, как там тебя.

В комнату, хромая сильнее, чем обычно, и морщась от боли, вошел Конклин.

– Я готов, – сказал он.

– Ты что, опять плохо пристегнул протез? – спросил Джейсон. – Хочешь, я помогу...

– Не надо, – раздраженно перебил его Алекс. – Надо быть акробатом, чтобы эта чертова штуковина все время сидела как надо.

Борн мысленно приказал себе забыть о любых попытках помощи Конклину в регулировке протеза. Крупкин посмотрел на Алекса со странной смесью печали и любопытства во взгляде и быстро сказал:

– Машина ждет нас на площади Свердлова – там она меньше бросается в глаза. Я попрошу швейцара подогнать ее.

– Спасибо, – поблагодарил Конклин.

Богато обставленные апартаменты на Садовом кольце находились в старинном каменном доме, который, так же как и «Метрополь», отражал архитектурные изыски бывшей Российской империи. Квартиры главным образом использовались – и заполнялись «жучками» – для размещения высокопоставленных персон: горничные, швейцары и консьержи регулярно опрашивались комитетчиками, если напрямую не были штатными сотрудниками. Стены были обиты красным бархатом, массивная мебель напоминала о старом режиме. Однако справа от гигантского камина выделялся предмет, словно появившийся из ночного кошмара декоратора: огромный черный телевизор в комплекте со специальной видеоприставкой, для которой годились все мыслимые типы кассет.