Ультиматум Борна (др. перевод)
Шрифт:
– Какие будут предложения? – спросил Конклин.
– Глупый вопрос, – глухим голосом ответил полковник. – Арестовать, на Лубянку... и дальше – тишина.
– Это проблема так легко не решается, – заметил Алекс. – ЦРУ известно, что Огилви в Москве.
– Ну и в чем же дело? Мы избавим и себя и вас от этой падлы и его преступлений, а потом займемся нашими делами.
– Вам это может показаться странным, но проблема заключается не только в «падле» и его преступлениях и даже не в Советском Союзе. Дело в том, чтобы замять все у нас, в Вашингтоне.
«Полковник» взглянул на Крупкина и спросил его по-русски:
– О чем это он?
– Нам это трудно понять, – ответил Дмитрий, – но для них это
– О чем он говорит? – раздраженно спросил Борн.
– Кажется, Крупкин собирается прочитать «полковнику» лекцию об американской системе гражданских ценностей.
– Об этом и в Вашингтоне никто не желает слушать, – перебил его по-английски Крупкин и опять перешел на русский: – Видите ли, никто в Америке не станет нас винить за то, что мы воспользовались преступной деятельностью Огилви. У них есть расхожая поговорка, которой можно прикрыть любую вину: «Дареному коню в зубы не смотрят».
– Что общего у зубов коня с подарками? У него из-под хвоста валится навоз, изо рта капает слюна.
– В переводе эта поговорка кое-что теряет... Этот адвокат, Огилви, без сомнения крепко связан с правительственными кругами; чиновники закрывали глаза на его весьма сомнительную деятельность за взятки. Эта деятельность принесла Огилви десятки миллионов долларов. Законы нарушались, людей убивали, ложь выдавали за правду – по сути дела, процветала махровая коррупция... а ведь вы знаете, что американцы просто помешаны на коррупции. Они навешивают ярлык «потенциальная коррупция» на любое полезное новшество, и с этим ничего невозможно поделать. Они вывешивают грязное белье на всеобщее обозрение как знак высшей доблести.
– Потому что так оно и есть, – перебил его Алекс по-английски. – Этого не могут понять многие из тех, кто живет здесь, потому что у вас другая мания – скрывать все совершенные вами преступления, не давать никому о них говорить, закрывать рты... Но сейчас не время для сравнений, да и мне не пристало читать лекции. Я хочу сказать, что Огилви надо отослать назад, чтобы все счеты были закончены. Вам придется пойти на это «полезное новшество».
– Уверен, что к твоему совету прислушаются.
– Этого недостаточно, – сказал Конклин. – Попробуйте объяснить по-другому. Кроме вопроса его ответственности, важно то, что о его предприятии и о его отношении к смерти Тигартена слишком много известно или будет известно в течение нескольких дней. Вы просто не можете держать его здесь. На вас накинется не только Вашингтон, но и все Европейское сообщество. Будут не только неприятности: подумайте, как это дело повлияет на торговлю, импортно-экспортные операции...
– Ты хорошо все объяснил, Алексей, – перебил его Крупкин. – Предположим, мы окажем подобную услугу, но будет ли учтено, что Москва ничего не утаивала и способствовала выдаче этого преступника американскому правосудию?
– Без вас, само собой, мы не смогли бы обойтись. В данный момент я как бы нахожусь при исполнении служебных обязанностей, поэтому, если возникнет такая необходимость, засвидетельствую это перед обоими комитетами по разведке конгресса.
– А также – что мы не имели отношения к убийствам, в частности к убийству Тигартена...
– Конечно. Именно по этой причине вы согласились на сотрудничество. Ваше правительство возмущено этим убийством.
Крупкин пристально взглянул на Алекса, медленно повернулся, взглянул на экран и тут же снова на Конклина и тихо спросил:
– А генерал Родченко? Что делать с генералом Родченко?
– Это ваше дело, – спокойно ответил Алекс. – Ни я, ни Борн никогда не слышали этого имени.
– Хорошо, – сказал Крупкин. – А то, что вы сделаете с Шакалом на советской территории, – ваше дело, Алексей. Будь уверен, мы поможем, чем сможем.
– С чего начнем? – неторопливо спросил Джейсон.
– С главного. – Дмитрий посмотрел на «полковника». – Товарищ полковник, вы поняли, о чем мы говорили?
– Вполне, Крупкин, – ответил крепыш «полковник», подходя к телефону на мраморном столике. Он поднял трубку и набрал номер – на звонок ответили мгновенно. – Это я, – сказал он по-русски. – Третий мужчина на пленке номер семь идентифицирован неким лицом из Нью-Йорка как американец по фамилии Огилви. С данного момента его надо поставить под наблюдение и не допустить, чтобы он покинул Москву. – Лицо «полковника» пошло красными пятнами, брови поползли кверху. – Этот приказ отменяется! Он лишен дипломатической неприкосновенности, теперь КГБ будет распоряжаться его судьбой... Причина?! Поработай башкой, дубина! Скажи, что, по нашему мнению, он американский двойной агент, которого они вовремя не смогли раскрыть. А потом затяни привычную песню: мол, по недосмотру привечают врагов государства, и только благодаря Комитету им в который раз удастся сохранить свои кресла и так далее. Кроме того, можешь добавить, что им не следует смотреть дареному коню в зубы... Понимаю не больше твоего, дружище, но эти мотыльки в подогнанных костюмах наверняка поймут. Предупреди аэропорты. – «Полковник» повесил трубку.
– Он отдал приказ, – сказал Конклин Борну. – Огилви остается в Москве.
– Плевать мне на этого чертова Огилви! – взорвался Джейсон. – Я приехал за Карлосом!
– Тем священником? – спросил «полковник».
– Да!
– Это проще простого. Мы подцепим генерала Родченко одним концом такой тонкой лески, что он и не почувствует ее. А другой конец будет у вас в руках. Рано или поздно он встретится с этим священником.
– Большего я и не прошу, – сказал Джейсон Борн.
Генерал Григорий Родченко сидел у окна в ресторане «Ласточка», что у Крымского моста. Он любил здесь ужинать: огни на мосту и на медленно плывущих судах успокаивали его, а следовательно, благотворно влияли на пищеварение. Ему нужно было успокоиться, потому что последние два дня с ним происходили какие-то странные вещи. Прав он или не прав? Верны его инстинкты или чутье подводит его? Он еще не мог ответить на эти вопросы, но чутье позволило ему пережить и сумасшедшего Сталина, и хвастливого Хрущева, и маразматика Брежнева. Теперь, при Горбачеве, опять была новая Россия, точнее, Советский Союз, и генерал был рад переменам. Возможно, произойдет некоторое смягчение обстановки и длительная вражда исчезнет навсегда за горизонтом. Правда, горизонт никогда не меняется, он всегда остается горизонтом – отдаленной ровной светлой или темной линией, но всегда непостижимой.
Родченко умел выживать в разных ситуациях и понимал это, но люди, которые умеют выживать, стараются прикрыть себя от потенциальной опасности. Вот и он работал над этим: стал доверенным лицом председателя, экспертом по информации в Комитете, первым связным с американским предприятием, название которого – «Медуза» – известно только ему одному. Через это предприятие по всей России и странам блока осуществлялись огромные поставки товаров. Он был и связным Карлоса-Шакала, которого Он как уговорами, так и подкупом отвлекал от контрактов, за которыми мог стоять Советский Союз. Он был бюрократом в самом высоком смысле этого слова: тайно работал на международной арене, не ожидая ни похвалы, ни славы, всего лишь желая выжить. Так почему же он сделал то, что сделал? Был ли это просто порыв, порожденный усталостью, страхом и желанием послать чуму на оба дома? Нет, такова была логическая последовательность событий, при этом удовлетворялись жизненные интересы его страны, а кроме того, абсолютная необходимость для Москвы отстраниться и от «Медузы» и от Шакала.