Ультиматум Борна
Шрифт:
– Но я не специалист в этой области.
– Проклятие! Но вы же врач, ведь так? Я хочу сказать, настоящий врач, а не fasullo [65] , который называет себя врачом, но у которого нет ни одного настоящего диплома.
– Если вы хотите знать, закончил ли я медицинский институт, тогда да, я именно такой врач.
– Так осмотрите меня!
– Не могу. У меня глаза завязаны.
Неожиданно Панов почувствовал, как здоровая ручища охранника схватила его за голову и содрала повязку. Полутемный салон автомобиля ответил на вопрос, интересовавший Мо: «Как можно ехать в машине с пассажиром, у которого завязаны
65
Самозванец (ит.).
– Давайте, осматривайте! – не отрывая глаз от дороги, мафиози неуклюже наклонил свою большую голову к Панову; он обнажил зубы, словно ребенок, строящий зверские рожи зеркалу, и снова крикнул: – Так что вы видите?!
– Здесь слишком темно, – ответил Мо, увидев через переднее стекло именно то, что ему было нужно: они ехали по проселочной дороге, такой узкой и проселочной, хуже которой могла быть только просто грязь. Куда бы его ни везли, его везли туда кружным путем.
– Так откройте чертово окно! – взвился охранник, все еще неестественно выгибая шею и стараясь не спускать глаз с дороги; его поза с разинутым ртом напоминала карикатурное изображение кита, которого тошнит. – И не вздумайте ничего скрывать. Я сломаю этому гаденышу все пальцы! Будет делать операции локтями!.. Говорил ведь своей дуре сестре, что не будет из этого мозгляка толку. Все время читает книжки, на улицу не показывается, понимаете, о чем я?
– Если вы на мгновение прекратите орать, я смогу вас осмотреть, – сказал Панов, опустив стекло со своей стороны, за которым проносились лишь деревья и плотный подлесок наполовину заброшенной дороги, которую и найти-то, пожалуй, было можно не на каждой карте.
– Так, посмотрим, – продолжал Мо, поднимая свои нетуго связанные руки к лицу мафиози, но глядя на дорогу впереди. – О боже мой! – закричал он.
– Что там такое? – заорал охранник.
– Гной. Гнойники повсюду. На нижней и верхней челюсти. Очень плохой знак.
– О господи! – Машина резко вильнула, но все-таки не так сильно, как было нужно Мо.
Огромное дерево. Впереди. На левой стороне этой пустынной дороги! Моррис Панов протянул свои связанные руки к рулю, привстал с сиденья и крутанул баранку влево. За секунду до того, как машина врезалась в дерево, он отскочил вправо и успел сгруппироваться.
Удар был чудовищным. Осколки стекла и искореженный металл смешались со струями пара, вырывавшимися из развороченных цилиндров, а горящие ручейки вязкого масла потекли к бензобаку. Охранник стонал и был практически без сознания, его лицо заливала кровь. Панов выволок его из разбитой машины и оттащил в траву как можно дальше, насколько хватило сил, и тут рванул бензобак.
В густой влажной траве, немного придя в себя, но все еще ощущая страх, Мо освободил руки от повязки и вытащил из лица своего охранника осколки стекла. Потом он проверил, целы ли у того кости – подозрение вызывали правая рука и левая нога, и с помощью канцелярского набора, стянутого из гостиницы, названия которой он никогда не слышал и который он вынул из кармана итальянца, Панов написал ручкой свое заключение. Кроме того, он обнаружил пистолет – марку он определить не смог, – но тот был слишком большим и тяжелым для
Хватит. У врачей тоже есть пределы терпению.
Панов обыскал одежду охранника, удивившись количеству денег – около шести тысяч долларов – и набору водительских удостоверений – пять разных удостоверений из пяти штатов. Он забрал деньги и удостоверения, чтобы передать их Алексу Конклину, но не тронул оставшегося содержимого кошелька итальянца. Там лежали фотографии семьи, детей, внуков и другой родни – где-то среди них был молодой хирург, которого за деньги засунули в медицинский институт.
– Ciao, amico [66] , – мысленно произнес Мо, на четвереньках выбрался на дорогу, встал на ноги и начал приводить в порядок свою одежду, стараясь по возможности вернуть ее в такое состояние, чтобы она внушала доверие.
Здравый смысл говорил ему, что следует продолжать идти на север, куда ехала машина; возвращаться на юг было не только бесполезно, но и просто опасно. Неожиданно его поразила одна мысль.
Бог ты мой! Неужели я это сделал?
66
Прощай, друг (ит.).
Он начал дрожать, но его натренированная часть сознания говорила ему, что это просто посттравматический стресс.
Черт побери, ну ты и осел. Это был не ты!
Он направился вперед, и все шел и шел. Это был даже не проселок – просто заброшенная дорога. Нигде не было видно никаких признаков цивилизации: ни одного следа автомобиля, никаких построек – даже развалин старой фермы или хотя бы примитивной каменной стены, которая могла указать на то, что здесь ступала нога человека. Мо проходил милю за милей, борясь с последствиями наркотического истощения. А сколько же прошло времени? У него отобрали часы, которые в маленьком окошке показывали день недели и дату, так что он не имел ни малейшего понятия о том, который был час и сколько времени минуло с того момента, когда его похитили из госпиталя Вальтера Рида. Ему нужно найти телефон. Нужно связаться с Алексом Конклином! Вскоре должно что-то произойти!
И оно произошло.
Он услышал нарастающий шум двигателя и обернулся. С юга на большой скорости приближался красный автомобиль – он просто летел, как будто педаль газа вдавили в пол. Панов энергично замахал руками, сигнализируя, что ему нужна помощь. Никакого эффекта; силуэт машины пронесся мимо него… потом, к его радостному удивлению, в воздух поднялась туча пыли и раздался визг тормозов. Автомобиль остановился! Он бросился бежать вперед, покрышки заскрипели, и машина дала задний ход. Он вспомнил слова матери, которая не уставала их ему повторять, когда он еще был мальчишкой из Бронкса:
– Всегда говори только правду, Моррис. Это защита, которую нам послал господь, чтобы мы оставались благочестивыми.
Панов не был готов подписаться под таким заявлением, но иногда он чувствовал, что такой подход помогает общению с окружающими. Похоже, сейчас как раз такой случай. Немного запыхавшись, он подошел к опущенному стеклу со стороны пассажирского сиденья красной машины. Мо взглянул внутрь на женщину, сидевшую за рулем, – это была блондинка с волосами цвета платины, лет тридцати пяти, с сильно накрашенным лицом и объемным бюстом, заключенным в кофточку с таким вырезом, который больше соответствовал порнофильму, чем богом забытой дороге в Мэриленде. Несмотря на это, слова матери снова зазвучали у него в голове, и он сказал правду: