Ультиматум Борна
Шрифт:
– Потому что так и есть, – вставил Алекс по-английски. – Это то, что многие здесь не смогут понять, потому что вы закрываете каждую свою идею, каждое преступление, затыкаете каждый открытый рот корзиной роз… Однако, имея в виду одиозные сравнения, я обойдусь без лекции. Просто говорю тебе, что Огилви должен быть отправлен назад, и все счета закрыты.
– Не сомневайтесь, мы учтем это пожелание.
– Этого мало, – сказал Конклин. – Давай так. Без сомнения, скоро слишком многое станет известно об этой организации, включая связь с убийством Тигартена, чтобы вы могли оставить его здесь. Не только Вашингтон, но и все Европейское сообщество обернется против вас. Вы так боитесь лишних проблем – и она у вас будет, и не одна, не говоря уж о том, как это скажется на торговле, вашем импорте и экспорте…
– Мы тебя поняли, Алексей, –
– Очевидно, без вас мы бы не справились. Как временный полевой офицер, я поручусь за это перед обоими комитетами по разведке конгресса, если надо будет.
– И что мы не имеем никакого – абсолютно никакого – отношения к упомянутым убийствам, особенно к убийству верховного главнокомандующего НАТО.
– Легко. Это была основная причина вашего содействия. Ваше правительство было возмущено этим убийством.
Крупкин тяжело посмотрел на Алекса и понизил голос, что придало ему еще большую убедительность. Он медленно повернулся, взглянул на экран телевизора, потом перевел взгляд обратно на Конклина.
– Генерал Родченко? – сказал он. – Что нам делать с генералом Родченко?
– Это уже ваше дело, – тихо ответил Алекс. – Ни Борн, ни я никогда не слышали этого имени.
– Да, – кивнул Крупкин, тоже медленно. – А что вы собираетесь делать с Шакалом на советской территории, ваше дело, Алексей. Однако можете быть уверены в нашем сотрудничестве до конца.
– С чего начнем? – нетерпеливо спросил Джейсон.
– Всему свое время. – Дмитрий повернулся к комиссару КГБ. – Товарищ, вы поняли, о чем мы говорили?
– Достаточно, Крупкин, – ответил грубый крестьянин-полковник, направляясь к телефону на инкрустированном мраморном столике у стены.
Он поднял трубку и набрал номер; ответ последовал немедленно.
– Это я, – сказал комиссар по-русски. – Третий человек на седьмой пленке, с Родченко и священником, Нью-Йорк идентифицировал как американца по имени Огилви. За ним необходимо немедленно установить слежку, и он не должен покидать Москву. – Полковник вдруг поднял брови, лицо его покраснело. – Тот приказ отменяется! Он выходит из-под ответственности Дипломатической службы, он теперь переходит под КГБ… Причина? Подумай башкой, тупица! Скажи им, что мы уверены, что это американский двойной агент, которого эти идиоты не смогли раскрыть. Потом навешай им обычной лапши: тайные враги государства в связи с укреплением его позиций, их завышенные амбиции снова под защитой Комитета – и все такое. И еще можешь добавить, что дареному коню в зубы не смотрят… Я сам всего этого не понимаю, товарищ, но эти бабочки в дорогих костюмах наверняка поймут. Предупреди аэропорты. – И он повесил трубку.
– Он все уладил, – сказал Конклин Борну. – Огилви из Москвы никуда не денется.
– Мне наплевать на Огилви! – взорвался Джейсон, его голос звучал напряженно, челюсть дрожала. – Я здесь ради Карлоса!
– Священник? – спросил полковник, отходя от столика.
– Так точно.
– Это просто. Мы посадим генерала Родченко на очень длинный поводок, который он не почувствует и не увидит. Держать поводок будете вы. Он обязательно встретится со своим священным Шакалом еще раз.
– Это все, что мне нужно, – сказал Джейсон Борн.
Генерал Григорий Родченко сидел за столиком у окна в ресторане «Ласточка» у Крымского моста Москвы-реки. Это было его излюбленным местом для полуночных обедов; огни на мосту и неторопливых суднах приятно расслабляли глаза, что было полезно для обмена веществ. Ему была необходима успокаивающая атмосфера, потому что последние два дня все шло наперекосяк. Был ли он прав? Не подвели ли его инстинкты? Он не мог знать этого в тот момент, но эти самые инстинкты позволили ему пережить в молодости сумасшедшего Сталина, буйного Хрущева – в зрелости, и вальяжного Брежнева несколькими годами позже. Потом новая Россия при Горбачеве, фактически новый Советский Союз, и в его годы это было только на руку. Быть может, обстановка разрядится и все эти длительные распри отойдут за дальний, некогда враждебный горизонт. И все же горизонты
Ему удалось выжить, и Родченко понимал, что для выживания надо защищать себя с как можно большего числа направлений. Он также внедрился в как можно большее число подразделений различных международных организаций. И работал не покладая рук, чтобы стать доверенным лицом генерального секретаря; он был экспертом по сбору информации для Комитета; он первый наладил контакт с американской организацией, известной ему одному в Москве как «Медуза», через которую по всей России и странам Варшавского договора производились уникальные поставки. С другой стороны, он был еще связан с парижским монсеньором, Карлосом Шакалом, которого не раз отговаривал или откупал от контрактов, которые могли указать на Советский Союз. Он был идеальным бюрократом, работавшим за кулисами международной сцены, не желая ни аплодисментов, ни известности – всего лишь выживания. Тогда зачем он сделал то, что сделал? Был ли это просто опрометчивый поступок, вызванный усталостью, страхом и плохим предчувствием? Нет, это было логичное расширение событий, согласующееся с нуждами его страны и, превыше всего, с абсолютной необходимостью того, чтобы Москва отрешилась навсегда и от «Медузы», и от Шакала.
По словам генерального консула в Нью-Йорке, Брюс Огилви в Америке был конченым человеком. Консул предложил предоставить ему убежище, а в обмен постепенно абсорбировать миллиарды его активов в Европе. Что беспокоило генерального консула в Нью-Йорке, так это не финансовые манипуляции Огилви, нарушившие больше законов, чем существовало судов для разбирательства, а скорее убийства, которые, насколько было известно консулу, широко им практиковались и включали убийство верховного главнокомандующего НАТО. Вдобавок к этим ужасам в Нью-Йорке считали, что Огилви, чтобы предотвратить конфискацию нескольких своих компаний, заказал дополнительные убийства в Европе, в основном тех немногих влиятельных людей в разных фирмах, кто понимал сложные международные связи, которые могли привести к великой юридической фирме и непроизносимому кодовому названию «Медуза». Если бы эти заказные убийства были совершены в то время, когда Огилви находился в Москве, возникли бы вопросы, которые Москва не могла допустить. А потому доставить его в Советский Союз и вывезти обратно как можно скорее – легко сказать, да трудно выполнить. Неожиданно, заметил Родченко, в этот danse macabre встрял этот параноидальный парижский монсеньор. Было необходимо встретиться немедленно! Карлос откровенно прокричал свое требование по общественному телефону. Но надо было принять все меры предосторожности. Шакал, как обычно, потребовал, чтобы это было публичное место, где полно народу, со множеством доступных выходов, где он мог бы кружить, как ястреб, не показываясь, пока его профессиональные навыки не будут удовлетворены. Еще через два звонка из разных мест встреча была назначена. Собор Василия Блаженного на Красной площади во время вечернего наплыва туристов. В затененном углу справа от алтаря, где есть занавешенные выходы наружу. Готово!
Потом, после этого третьего звонка, как гром среди ясного неба, Григорию Родченко пришла мысль столь драматически дерзкая и одновременно столь очевидная и простая, что у него перехватило дыхание. Это было решение, которое могло полностью отдалить советское правительство от любых связей и с Шакалом, и с Огилви из «Медузы», если это потребуется цивилизованному миру.
Очень просто: свести незнакомых друг с другом Шакала и Огилви, хотя бы на минуту, лишь бы достаточно долго, чтобы они оказались в пределах одного фотокадра. Это все, что было нужно.
Вечером он пошел в Дипломатическую службу и запросил краткую встречу с Огилви. Во время этой очень дружественной и непринужденной беседы Родченко ожидал его перехода к откровенности – который он весьма тщательно подготовил, проведя необходимое расследование.
– Летом вы отдыхаете на мысе Код, да? – поинтересовался генерал.
– В основном только уик-энды. А жена и дети живут там весь сезон.
– Когда я работал в Вашингтоне, у меня были два хороших друга на мысе Код. Я провел с ними несколько чудных, как вы говорите, уик-эндов. Возможно, вы знаете моих друзей, Фростов – Гардли и Кэрол Фрост?