Улыбка черного кота
Шрифт:
Первым молчание прервал доктор Сяо.
— Мне кажется, мы уже совсем близко подошли к разгадке твоей тайны, — размеренно, точно и не было в разговоре никакой паузы, проговорил он. — Я помню этого человека. Я как-то случайно однажды встретил его, когда пришел навестить тебя в самом начале нашего заочного знакомства. Ты тогда еще находился в коме и ничего не знал о моих посещениях…
— Это было, когда он приезжал опознавать меня? — почти равнодушно, точно речь шла о чем-то совсем малозначащем, спросил Антон.
— Нет, Ло, много позже. Этот посетитель показался мне странным; я не мог понять,
— Он так хорошо знает наш язык. Откуда? — Это Дина впервые вмешалась в разговор, и надо было знать ее так, как знал отец, чтобы уловить в нарочито спокойном тоне девушки нотки гнева и ненависти.
— Закончил Институт стран Азии и Африки, долго стажировался в Китае… — ответил Антон. — У нас хорошо учат.
Горечь и боль прозвучали в его голосе, и профессор предостерегающе поднял руку.
— Не торопись осуждать друга, — сказал он примиряюще, хотя похоже было, что он и сам не верит тому, что говорит. — Он ведь мог и в самом деле не узнать тебя. Лицо было сильно обожжено. Он мог сомневаться, приезжать снова и снова, верить и не верить своим глазам и молчать из-за нежелания подавать ложную надежду твоим родным.
— Нет. Он не мог сомневаться, — медленно произнес Ло. — Он знал про татуировку, единственный знал. Это была моя тайна.
Ло говорил теперь отрывистыми, рублеными фразами, и Дине, которая смотрела ему в лицо не отрываясь, показалось, что на более длинные предложения у него просто не хватает душевных сил. А Антон повторил еще раз, чтобы сказать все, до конца, не оставляя себе никакой надежды и никакого камня на своей душе:
— Он не мог сомневаться. Он просто солгал. Конечно же он узнал меня.
— А твоя жена? — вдруг опомнилась девушка. Она впервые заговорила о жене Антона, хотя с самого установления его личности уже знала о том, что он был женат. Дина была бледна, голос дрожал; все эти дни она пыталась держаться более отстраненно, чем раньше, хотя и по-товарищески, но сейчас нервы ее явно сдали. — Как твоя жена могла не знать о татуировке? Ведь это невозможно, немыслимо!..
Последние слова она почти прокричала, и доктор Сяо, не удержавшись, укоризненно покачал головой. Он знал, что вся эта история принесет дочери много горя. Но пророчество оставалось пророчеством, и все еще можно было спасти…
— Она и не могла знать о ней. Мы тогда уже не жили вместе. От меня ей в ту пору нужны были только деньги.
— Вы не жили вместе… — повторила Цзяоцин, точно не веря ему и пробуя эти слова на вкус.
— Да. Она ушла от нас, бросила семью — не только меня, но и нашего сына. Светлана только по документам считалась моей женой.
Прошлое опять накрыло Антона волной тревоги. Он вспомнил свое невыносимое одиночество, горечь разочарования в женщине, которую когда-то любил, а пуще всего — острую жалость к сыну, брошенному матерью. И внезапно, отодвинув все прочие воспоминания в дальний и ненужный отсек сознания, на него хлынули мысли о Костике. Он как будто воочию увидел его перед собой, впервые со страшного дня катастрофы: худенький светловолосый малыш, вечно сбитые коленки в зеленке, любопытные глаза, пытливые вопросы обо всем на свете…
И громко, требовательно, не обращаясь ни к кому конкретному в этой комнате, а только к самому себе, Антон сказал:
— У меня в Москве остался сын. Ему сейчас, наверное, уже десятый год… Он рос на моих руках. Я очень беспокоился о нем, когда отправлялся в Китай.
Психолог-консультант, повинуясь молчаливому — одними глазами — приказанию профессора, начал что-то быстро строчить в своих бумагах. Дина застыла, глядя прямо перед собой горестным отсутствующим взглядом. А Антона словно прорвало, и он говорил и говорил, вновь погружаясь в темные глубины своей памяти:
— Мальчика зовут Константин Житкевич. Он совсем один, наверняка заброшен и никому не нужен. Моя мать умерла, а отец был болен, лежал в клинике, проходил длительный курс лечения. Жена не любила ребенка. Она могла сдать его в детский дом, могла… все что угодно. Мне надо ехать в Россию. Найти сына. Сейчас, немедленно…
Он говорил так горячо и так сбивчиво, что, кажется, сам уже не понимал, ни где он находится, ни кто перед ним. Он вспомнил, как заглушал тогда тоску и отчаяние работой, как единственным светлым лучиком в его жизни оставался Костик, как много счастья и радости давал ему этот родной и забавный малыш… Он работал сутками… но воспоминания о работе давались труднее всего, и Антон отшвырнул их в сторону, как ненужную тряпку. Главное было сейчас — сын. Найти его, спасти. Ему захотелось остаться в одиночестве, чтобы разобраться во всем, вспомнить как следует, но старый доктор Сяо не дал ему такой возможности: Антона нельзя было сейчас оставлять одного.
— Подожди, сынок, — проговорил он медленно и затрудненно, точно решая какую-то ему одному ведомую задачу. — Не торопись с отъездом; тебе нельзя ехать одному. Наверное, ты непростой человек, раз у тебя такая судьба. И, может быть, ты приносишь испытания всем, с кем соприкасаешься. Но мы теперь одна семья…
Антон Житкевич молча поклонился по-китайски человеку, который дал ему новую жизнь, научил его многому, в том числе и кланяться с уважением тем, кто старше и мудрее тебя. Но теперь у него, Антона Житкевича, своя дорога. И он должен идти по ней сам. Только вот Дина…
Он посмотрел ей прямо в глаза, и девушка встретила его взгляд прямо и отважно. Весь ее облик точно говорил: «Попробуй только отказаться от моей помощи… Ты еще не знаешь, что такое любовь китайской женщины!» И, вопреки всем бедам и горестям прошлого, вопреки всей неопределенности будущего, ему захотелось улыбнуться ей и принять ее помощь.
— Твой друг отказался от тебя из-за богатства, — тихо продолжал между тем доктор Сяо. — Где-то оно у тебя есть, и тебе нужно вернуть его не ради себя самого, а ради того, чтобы найти сына. У тебя будет трудный путь, Ло, но ты обретешь в пути новые воспоминания, узнаешь, как жили без тебя близкие тебе люди… Будь осторожен. И не забывай, что в Китае есть люди, которые тебя любят.