Улыбка Фортуны

Леви Ахто

...На Урале уже снег, на моем родном острове все еще дожди, а здесь днем жаркое солнце и только ночью холодно, сыро. Но самое удивительное здесь утро — теплое, с пряным запахом дыма от сжигаемых повсюду опавших листьев. А сизые дымки поднимаются прямо вверх—безветренно...

Основным моим собеседником в эти утренние часы сделался Белокуров (вот приобрел компаньона!), впрочем, и по вечерам нередко возникала необходимость общения. Скорее всего, он не кривил душой, когда рассказывал нам о всевозможных разумных решениях

общества по отношению к таким, как я, — законы о трудоустройстве и другие гуманные законы — все они действительно существуют и действуют. Только лучше бы он не только о законах рассказывал, а прямо сказал; «Приедешь ты, брат, в пород твоего назначения, люди — они всюду живые, и везде на тебя будут смотреть как на близкого родственника черта; твоя задача — терпеливо и тактично приучать людей мириться с твоим существованием и зубами вгрызаться в жизнь, завоевывая ее шаг за шагом, по кусочку удерживая захваченное, расширять плацдарм; хоть на четвереньках, хоть ползком, но удержаться, и никаких фокусов, никаких зигзагов в сторону от взятой линии...»

Нет, товарищ Белокуров (теперь-то я уже могу тебя так называть), ты был не прав, подготавливая меня и других к тому, что, отбыв наказание, искупив свои грехи с баграми в руках, мы естественно и безболезненно войдем в нормальную жизнь... Хотя теоретически все так, ты забыл сказать, что практически это право каждый из нас должен уже на воле еще раз отвоевать, ежедневно, ежечасно побеждая недоверие — не только в окружающих, но и в себе самом... Доказательства? Пожалуйста. Моя теперешняя жизнь...

Невеселые рассуждения Серого прервал невесть откуда взявшийся тип.

— Чего пальцем жрешь! — рявкнул он. — А ну, покажь документы!

Несло от него винным перегаром. Серый, решив не связываться с

пьянчугой, встал и пошел прочь. Но тот шел за ним и, накаляясь, рычал:

— Документы покажь, кто ты такой?

Тип был здоровенный, одежда на нем помятая и, очевидно, грязная. Серый послал человека на образа. Он поступил неосмотрительно, в этом его убедил здоровенный кулак пьянчуги.

Зафиксировав трещину на левом зубе мудрости, а также «фонарь» под правым глазом, Серый установил для себя бессмысленность сопротивления ввиду исключительной силы вышеназванного кулака. Он сунул типу варенье: «На, держи!» — и пошел прочь. Удовольствие от того, что тебя бьют, все понимают, сомнительное, поэтому ноги вынесли Серого из парка с восхитительной скоростью.

Он отправился на автобусную остановку, там толпилось много народа — преимущественно мужчины. Рядом с ним оказалась стройная девушка, но ему, откровенно говоря, было не до нее.

Подъехал набитый битком автобус, остановился выгодно для него: дверь оказалась прямо перед ним. Он поборол искушение ворваться первым и пропустил девушку.

Он был в чертовски плохом настроении, вдобавок ко всему невыносимо болела раненная когда-то нога, которую тип, видимо, успел бодануть. А свободное место перед девушкой никто почему-то не занимал. Серому очень хотелось сесть, но было неудобно лезть мимо девушки. Он тронул ее за плечо и сообщил, что впереди свободное место. Она на это отреагировала совсем неожиданно.

— Неостроумно,— сказала она,— перестаньте. Что вы о себе воображаете?!

Он зло протиснулся мимо нее и сел. Стало совсем грустно. Покосился на девушку, которую протолкнули вперед, так что она поравнялась с

его сиденьем. Она в отместку

насмешливо пялила глаза на его «факел» и вздутую щеку. Отвернуться было некуда. «Ну и пускай смотрит, стерва! И кто в тебя, в такую,— подумал он,— влюбится, всю жизнь в девках просидишь». Однако, еще раз на нее посмотрев, он начал в этом сомневаться: очень мордашка у нее симпатичная оказалась. «Жаль только,— размышлял он с грустью, — что такой ехидне такая прекрасная физиономия досталась». Но это всегда так: если такая живописная особа — считай, что зануда. Женщины от сознания своего внешнего превосходства портятся невероятно».

Ночью, ворочаясь на твердой скамейке в зале ожидания, он ни с того ни с сего размечтался об этой Ехидне. Его воображение наделило ее зачем-то чудесными качествами — добротой и даже умом. Он, конечно, понимал, что такая женщина — всего лишь плод его воображения, но это был чертовски вкусный плод.

На следующий день он отправился в поликлинику к зубному врачу, да и с «факелом» что-то нужно было сделать, уж очень он ярко светил. Насчет зуба врач решил просто: вырвал. «Факел» помазали неопределенного цвета вонючей жидкостью. Затем в комнате бытового обслуживания при вокзале отутюжил брюки, после чего удалось отыскать работенку: одной тетке за десять рублей выкопал траншею в тридцать метров под водопроводную трубу. Боже мой, что это была за работа! Ведь если разобраться, разве в этих местах нормальный грунт? Это не грунт, а хлюпающее под ногами месиво из мельчайшего песка, глины и воды. Ты только что выкопал приличную яму, но не успеешь выпрямить спину, как она каким-то образом снова наполнилась этой кашей, и, проклиная всех чертей, опять начинаешь ее очищать. Мартышкин труд!

А вечером он на вокзале встретился с Карасем: Познакомился Серый с Карасем когда-то в местах не столь отдаленных. Сидел Карась за казенное вино, которое умудрился продать. Шел он, видите ли, с друзьями. Остановились у магазина, как оказалось винного, и травят анекдоты. А у входа в магазин стоят три бочонка вина. Стоят друзья, стоят себе бочонки. Друг другу не мешают. Тут подходят какие-то мужики, по виду деревенские, спрашивают — не продаются ли эти бочонки. А почему бы и нет? И Карась, представив себя на минуточку в силу артистического дарования продавцом этого магазина, продал бочки.

Получив деньги, друзья, не дослушав анекдота, поспешно удалились. Настоящий продавец едва догнал свои бочки и удивленных покупателей. Вино укатить они не успели, а Карася закатали на три года.

Освободившись, он приехал в этот город и женился. Теперь у него уже был сынишка трех лет — великий часовщик. Все часы в доме «отремонтировал» так, что Карасю пришлось обзаводиться петухом, чтобы по утрам не просыпать на работу.

Когда Карась с Серым подходили к заведению Барабана, Серый заметил долговязого человека, чесавшего спину об угол «бара», из которого он, по всей вероятности, только что вышел. Человек показался ему знакомым — большого роста, в помятой одежде.

— Это Рыжий, — сказал о нем Карась, — удар у него страшный, а левый... почти смертельный.

Да, разумеется, это был вчерашний знакомый Серого, проверявший в парке его документы. Карась продолжал говорить о Рыжем, что бог отвалил ему здоровья чрезмерно, что переломать руку ближнему для него пустяковое дело, а если он кому-нибудь двинет по жевательной аппаратуре, ни один стоматолог ничего не соберет...

Они вошли в «бар» и уселись за свободным столиком в углу, к которому тут же подсел какой-то знакомый Карася.