Улыбка Фортуны
Шрифт:
Разными помыслами жили тогда люди, не в одну сторону смотрели, хотя жили на небольшом острове и многие свой остров, наверно, любили. Впрочем, так всегда было в этой стране, где обязательно находились люди, которые не хотели ничего знать дальше своего двора. Перед приходом советской власти на остров такие люди, построившись в цепочку в одном кильватере, на моторках уходили в море — на чужбину. Что они там нашли? Может, кто-нибудь из них разбогател, а кто-нибудь — наоборот... Может, кто-нибудь в богатстве и нашел счастье, а остальные... Одно несомненно: они навсегда потеряли остров и те милые места, где проходило их
О многом рассказывал он Чебурашке, и она тихо спросила:
— А Сирье? Она была в действительности?
Серого часто об этом спрашивали.
«Странно,— подумал он,— почему об этом все спрашивают? Неужели легче верить в то, что хорошего нет, чем в то, что оно есть? Ведь никто не сомневается в том, что Серый был волком... Неужели этому поверить проще? Если бы он остался волком, он не смог бы отстоять свободы и не было бы у него Чебурашки; такая не пришла бы к волку. Может, и про нее будут спрашивать, есть ли она в действительности».
— Ты есть, Чебурашка? — спросил он у нее.
И она ответила:
— Я есть. Я — твой друг.
Да, она есть, и она его друг. Иначе почему она прощает Серого, когда он последнюю трешку отдает за водку, а потом отхаживает его, как маленького ребенка, и летает всю ночь с компрессами, ведь он сам виноват в своих болях, почему?
— Потому что я — женщина. Это наш удел — за любимым ухаживать, с ним вместе страдать, его раны обмывать, его горе оплакивать за одно лишь нежное слово, ласковое прикосновение, за то, что любимый рядом.
Ты великодушная, Чебурашка.
Но почему она не жалуется, когда сама страдает, почему лежит в темноте с открытыми глазами, полными слез, почему не заплачет на груди у друга, он тоже может разделить ее горе и обиду, почему?
— Женщина всегда мать, а у матери своя боль, свои тайные радости и обиды, надежды и разочарования. Она не может доверять их тому, любимому, ведь для него она тоже мать, жена, сестра — женщина. Боль женщины — женская боль. Боль мужчины — детская боль. Женщина всегда мать, мужчина всегда ребенок — любящий, требующий и редко прощающий.
Ты мужественная, Чебурашка. Ты и есть Сирье, потому что Сирье — любовь, и друг, и совесть. И Сирье была всегда, потому что без нее трудно было жить в волчьей ночи.
Чебурашка, ты пришла к Серому, чтобы вернуть его в живую жизнь и к живым людям. Он тебе расскажет свою невеселую историю, прежде чем вы вернетесь обратно в шумный водоворот многомиллионного города.
Волчья ночь. Рассказ о том, как родилась и умерла ненависть
Сааремаа — большой остров. Чтобы пройти его из конца в конец, нужно идти три дня безостановочно. Остров этот поразительно живописен, таких лесов, как на Сааремаа, нигде в мире нет. Древние замшелые деревья живут в здешних лесах в сердечной дружбе с такими же древними замшелыми валунами, а маленькие валунята наперегонки бегают с колючими, но добрыми кустами можжевельника, обильно растущими по всему острову. На острове деревни, поселки рыбаков и крестьян.
Островитяне — самые добродушные и самые трудолюбивые люди в мире. Земля острова — каменистая, с песком и гравием. Чтобы она что- нибудь рожала, нужно работать от зари до заката, особенно в те времена, когда лошадь была единственной представительницей
Молоденький Серый Волк, сбежав из чулана, ходил по этому острову из деревни в деревню, сочинял разные истории для любознательных островитян, искал работу и ночлег. Он не знал, ищут его истребители или нет (возможно, они его и не искали — такого ничтожного клопа), но боялся их.
Однажды он шел по своему острову вдоль высокого берега мимо красивого и аккуратного дома. Он стоял белый и гордый, тот дом, мимо которого проходила грунтовая дорога, скрипевшая под усталыми шагами молодого Волка. Незнакомые полупьяные люди вышли из дома, спросили юношу, откуда он идет и куда.
Не мог он сказать этим пьяным людям, что идет ниоткуда и никуда, что нет у него ни дома, ни друзей, а ходит он потому, что существует на свете, как колесо, кем-то запущенное, катящееся по дорогам как будто по инерции. Он не стал им объяснять, что раз у него нет своего жилья и своего мира, то существовать он может только в дороге — в движении или в лесу — спрятавшись.
Он сказал этим пьяным людям, что идет из города к родственнику, живущему на несколько километров дальше. Люди из белого дома пригласили его войти, перекусить, отдохнуть и рассказать городские новости (люди на острове всегда расспрашивали друг друга о новостях), однако они приглашали его таким тоном, что стало ясно: это не приглашение, от которого можно отказаться без риска быть побитым (это он позже научился сам бить других, пока еще лупили его).
В белом доме, который издали казался замком, было грязно и воняло, как всегда воняет там, где много пьют, курят и сквернословят, где еда уже не средство утоления голода, а — закуска. Когда люди напились и «назакусывались», еда теряет свою ценность. Это не хлеб насущный, добытый кем-то в поте лица, еда разбросана по столу и под столом, в тарелки с едой суют недокуренные папиросы, а иногда и плюют.
Его усадили за стол, заставили выпить и избили, когда оказалось, что никаких «городских новостей» он не знал. Избили его так, как это делают пьяные люди, способные в жестокости превзойти бешеных собак.
Эти люди были из тех, кто имел свои тракторы и земли, привычно обманывал налоговые инспекции; равнодушные к любой власти (кому ни служить — лишь бы повыгоднее), эти люди в предчувствии близкого времени, когда им придется расстаться с собственными коровниками и тракторами, пропивали «свое» сегодня, чтоб оно не досталось никому завтра.
А избили они одинокого бродяжку потому, что им хотелось сорвать на ком-нибудь злобу, накопленную против тех, кого они люто ненавидели. Избив Серого, они выбросили этот «мешок» на дорогу, где было уже темно и пустынно.
С моря дул освежающий ветер, и Серый начал понемногу, не разбирая направления, уползать подальше от этого дома, который теперь в ночи стал темным и мрачным, а окна его, освещенные изнутри красным светом, были похожи на глаза чудовища.
Серый полз уже довольно долго и вдруг куда-то провалился, затем был удар в голову, и он потерял сознание. Он упал с обрыва. Здесь, внизу, на камнях, на которых он лежал, шипели морские волны, дотягивались до него своими белыми пенистыми гребешками, здесь еще сильнее дул свежий соленый ветер, и Серый пришел в себя.