Улыбка Фортуны
Шрифт:
Девочка спаслась. Но дело в том, что она спаслась потому, что ничего этого не было. Только что описанная картина возникла в воображении Серого Волка, которому очень хотелось, чтобы ему представилась возможность спасти эту девочку. Но ее не от кого было спасать, она взяла свое белье и спокойно пошла мелкими шажками, словно танцуя, по тропинке и скоро скрылась за деревьями. Только такой могла быть она — его Королева Дуба, которую он назвал Сирье.
Лесная жизнь Серого продолжалась бы, вероятно, долго, и неизвестно, чем бы она кончилась, если бы не свинья... Этой свинье, видимо, надоела домашняя жизнь или она просто заблудилась в лесу. Так или иначе,
Свинья!! Серый и Рябой пришли в восторг, считая, что сам бог подослал им этот жирный кусочек. Охота была трудная, потому что свинья ухитрялась залезать в густые заросли, непроходимые для людей, она отличалась сильным неприятным голосом и кричала на весь лес так, что можно было подумать, будто ее режут, хотя ее еще не резали. На ее вопли из лесу вышел человек, который был намного умнее свиньи, и бегал он тоже намного быстрее, поэтому он тут же исчез в лесу. А им пришлось, забыв об охоте, удирать с этого места.
Они расстались. На привале в лесу у небольшого костра, поев, Рябой, сказал:
— Ну, живи, как сможешь, меня не ищи.
И ушел. Серый Волк несколько дней провел у бабушки и дедушки, удивляясь тому, что у них его так и не искали, а затем опять стал ходить по острову, ночуя где попало — в стогах, на чердаках и в сараях.
Когда он, убежав от истребителей, боялся их, он был фактически вне опасности, потому что не был связан с преступлением. Другое дело теперь, когда бил спален белый дом... И это он прекрасно сознавал.
Он часто приходил в Куресааре, в замок — самое любимое с детства место. Он проводил в замке ночи, тихо, как тень, ходил по древним коридорам, галереям, спускался в подвалы, на дно «Пещеры Львов» и воображал, что живет в четырнадцатом веке, он — хозяин этого замка и может сколько хочет, хоть до самой смерти, смотреть из окон большой башни на островок Лаямадала, на едва видимый отсюда остров Абрука.
В тюремной башне, на самом верху, через страшную пропасть Львиной Пещеры, с деревянного мостика к противоположной стене проложен железный брус, поддерживающий мостик.
Подъем длился долго, и, наконец, по изменившейся акустике, отражающей его дыхание и звуки шагов, он догадался, что вышел из узкого хода, и тут же заскрипел под ногами деревянный мостик. Он облокотился о перила и посмотрел вниз, в черную невидимую глубину пропасти.
Мостик этот был прочен, каждый день по нему проходило множество людей, но то днем, когда его видишь. Теперь же, в темноте, быть уверенным в его прочности трудно. В его жизни сейчас было так же мрачно, как здесь. И не было мостика.
Замок, уходя все более в ночь, словно ожил, где-то гремело, раздавались звуки, стоны, свисты, вздохи, дребезжали стекла, будто тоненькие колокола... Не хватало только призраков. Лишь Серый метался взад- вперед, чтобы не замерзнуть.
Он забирался в высокое кресло на подиуме (возможно, в нем когда- то просиживал какой-нибудь великий магистр...), здесь он замирал, наслаждаясь вековой таинственностью мрачных сырых помещений замка, где не боялся ни истребителей, ни милиции, и лишь самую малость — привидений. Но спать в замке он не мог.
Конечно, холодно было в замке, где душили и даже живьем замуровывали друг друга люди, но холодно было и в его душе, ибо пылинке в образе человеческом всегда холодно, когда ниоткуда не поступает тепло, а такая пылинка, как Серый, особенно нуждалась в человеческом
И тогда появился Орас, который мало чем отличался от Рябого. С ним и его апостолами жил Серый до того дня, когда его, наконец, отвезли в таллинскую тюрьму. Везли его в наручниках в обычном автобусе, под конвоем двух милиционеров, любезно объясняющих всем пассажирам, что везут обыкновенного воришку, каких на свете Сколько угодно, хотя теперь благодаря им на одного стало меньше. И пассажиры его с любопытством рассматривали, обсуждая его внешние данные, возраст, расспрашивали конвоиров о подробностях.
А Серый Волк сверлил их всех презирающим взглядом, изображая полное к ним безразличие. Ему хотелось бить по этим любопытным физиономиям, плевать в них. Он их смертельно ненавидел, этих людей, едущих куда-то по своим мирным делам, ненавидел за собственные неудачи и за их спокойную определенность. Он их ненавидел, и поэтому они для него будто не существовали, он ушел в себя, заставил себя увидеть мысленным взором лесную речку, и деревянный мостик на сваях, и сидевшую на мостках девочку — Сирье. Так он назвал ее, потому что как-то же нужно было звать свою мечту. Вокруг суетились любопытные, многие смотрели на него жалостно, другие с презрением. Он был готов всех их разорвать на куски.
Так родилась ненависть.
Прошло пять лет (после его ареста на острове), а бег в волчьей ночи продолжался. Зеленые дубравы и хвойные леса, просторы полей и прохладные реки были для него куда приятнее, чем те клетки, в которых его содержали вместе с другими мелкими и крупными хищниками. Он полюбил лес так же, как любил море. Теперь, когда он остался один, он особенно хорошо чувствовал себя в лесу, где ненавидеть было некого.
По сути вся страна стала для него лесом, потому что он всюду жил, как в лесу, — лесными законами и мыслями, а всех тех, кто ему, встречаясь на его пути, напоминал о другой жизни, о цивилизации, обществе, о человеческих законах, он люто ненавидел. И тем не менее он постарался, усвоил навыки, манеры людей, научился располагать их к себе, умел при надобности быть остроумным, развязным, непосредственным и даже скромным. Только никогда не мог избавиться от чувства одиночества, от тоски по любви, не мог избавиться от образа, им же когда-то и созданного.
Ему хотелось пробраться на остров Сааремаа, в знакомые родные леса. Остров казался ему спасением от тюрьмы. И он решил попытаться. Он знал, где можно достать надежную лодку, он их видел из окон Суур- Батареи, таллинской тюрьмы — старой крепости, стоявшей прямо на берегу бухты. Он знал, что левее тюрьмы расположена так называемая Минная гавань, справа же — пристань рыбацких ботов. Нужно ночью проникнуть туда — и утром он будет на родине.
В ту ночь, когда ветер бил по городу ливнями, насквозь промокший Серый легко взобрался на одну из пристаней Каласадама, где спокойно обследовал один бот за другим. Он знал, как обращаться с мотором, но ему нужны были весла, чтобы тихо, бесшумно выскользнуть из-под носа портовой охраны. Это было дерзкое предприятие, но он знал по опыту, что именно самое невозможное может стать возможным, а самое рискованное— удачей. Он лазил из бота в бот, чтобы проверить моторы. Они, конечно, на замках. И хорошо: если мотор на замке, можно быть спокойным — он в порядке.