Улыбка Фортуны
Шрифт:
Он долго сидел на камнях у моря, мочил голову, вдыхал пахнувшую йодом бодрость и думал. С тех пор, как он ушел из родного дома, он не встретил ни одного человека, который отнесся бы к нему, как к родному, делился бы с ним бескорыстно хлебом и теплом. Бывали люди, учившие словом, но слово и дело... это порой совсем разные вещи. Сидя у моря, он дал себе клятву, что будет верить только морю и лесу, природе, которая может и обласкать и ободрить, как это только что сделало море, и спрятать, защитить, как это сделает лес; людям же он верить не будет.
После чего отдохнувший, набравшийся сил, он
Проснулся он, когда через щели между бревнами сруба проникал яркий свет. Голова страшно болела и от выпитой вечером водки, и от раны. Вылезать из сена не хотелось. Он лежал в теплом гнезде, вдыхал аромат сухой травы вместе с пыльцой ее, щекотавшей в носу, и размышлял о жизни. И тут он услышал кашель...
Он притаился, даже дышать перестал и снова услышал кашель. Он начал осторожно выбираться из сена, чтобы убежать, но едва высунул голову, как увидел другую высунутую из сена голову, серые, холодные, немигающие глаза под опухшими веками смотрели на него тяжелым взглядом. Голова была покрыта редкими волосами с проседью, небритое лицо было морщинистое, плоское, с оспинами.
Глаза на рябом лице с минуту впивались в глаза Серого настороженно-напряженно, затем смягчились, и человек улыбнулся, обнажив крупные желтые зубы. Очевидно, в этой голове родилась та же мысль, что и в голове Серого Волка: если человек, подобно зверю, так же, как и ты, ночует в лесу, его бояться нечего.
Вскоре они шагали рядом по лесной тропинке в неизвестном направлении. И Серый Волк, хотя и решил не доверяться людям, рассказал этому человеку о своем детстве, о жизни на чужбине и о том, что с ним произошло после возвращения оттуда, рассказал потому, что нельзя жить, не общаясь хоть с кем-нибудь.
Разумеется, он рассказал и о прошедшей ночи.
Рябой же рассказал о себе мало: был на материке хуторянином, и вышли там у него кое-какие неприятности, из-за них он пришел зимою по льду на остров, считая остров убежищем, где его не догадаются искать.
Когда Серый спросил у Рябого, где он достает еду и одежду, тот ответил вполне откровенно, что все необходимое дает ему ночка темная — мать-кормилица, к которой обратиться придется и ему, молодому Волку, если ему хочется жить. Чтобы не мучили Серенького совесть и стыд, Рябой коротко проанализировал жизнь молодого Волка, показывая ему, что мир обходится с Серым жестоко всюду, куда бы он ни пришел. Совсем недавно он жил в ящике в обществе старой собаки, и здесь он снова прячется в лесу, словно волк травленый. Неужели справедливо то, что происходило с Серым Волком? Почему его все презирают, преследуют и бьют? Ведь он же молод — ему всего шестнадцать лет, почему так суровы к нему люди? Раз люди несправедливы к нему, он тоже будет жесток с ними.
И на лесной тропинке именно при этой мысли родился настоящий Серый Волк.
Родилась ненависть. Ненависть, которая сопровождала его долгие годы, непроницаемой стеною отделяла от нормальной жизни, от хороших людей и хороших дел. Ненависть ослепляла.
Они
Со знанием дела Рябой принялся врачевать рану Серого Волка, и через несколько дней она зажила. После этого, однажды возвратившись с промысла, Рябой принес самогон, который они вдвоем выпили и решили отомстить за обиду, причиненную Серому в белом доме. В тот же вечер они отправились в путь.
К этому злосчастному дому пришли в полночь. С моря дул сильный ветер, небо покрывали тяжелые облака, было темно и мрачно. Дом тоже был темен и мрачен, люди в нем, видимо, спали.
Две тени метнулись к стогу соломы, подтащили ее к дверям и окнам дома, облили бензином, а несколькими минутами позже, когда обе тени были уже далеко, дом горел со всех сторон, ярко освещая окружность и мечущихся людей.
Они были довольны, каждый по-своему, совсем по разным причинам. Серый Волк — потому что был отомщен, Рябой — потому что привязал к себе, поставил от себя в зависимое положение молодого человека, не подозревавшего, что этим пожаром продал душу дьяволу, связал себя преступлением.
Они долго жили в лесу вдвоем.
На дворе их прибежища, в окружении одичавших яблонь и кустов сирени рос дуб-великан, красивый и могучий. На ветвях этого дуба в густой чаще листьев воображение Серого Волка создало жилище бедной, забитой или сбежавшей сюда от жестоких людей девушки. Ее, единственную, он любил. Она и дуб — они казались ему действительностью, а действительная жизнь — дурным сном.
В тот день он шел вдоль берега лесной речонки, которая местами была так узка, что через нее можно было перепрыгнуть, не замочив ног. Там, где речонка образовала круглую, окруженную со всех сторон высокой травой бухточку, с противоположного берега в нее вошел деревянный мостик на сваях. На этом мостике Серый Волк, двигавшийся по тропинке осторожно, бесшумно, увидел девочку.
Она, завернув платьице до бедер, болтала изящными ножками в воде, рядом с нею на мостике стоял большой таз с бельем, которое она, очевидно, только что прополоскала. Она была так хороша, что у Серого дух захватило. Он смотрел на нее с другого берега из кустов, и чувство нереальности, сказки, мечты — всего того, что олицетворяет счастье, охватило его. И вдруг...
Из кустов, крадучись, появилась долговязая фигура Рябого, он тихо приблизился к девочке и схватил ее в тот момент, когда она встала и нагнулась, чтобы поднять таз с бельем. Зажав ей одной рукой рот, другой сдавив ее горло, он потащил девочку в камыши. Волк, не помня себя, бросился в воду и в один миг оказался на том берегу; он ворвался в камыши, бросился на Рябого, оттащил от девочки и, вгрызаясь в него зубами, начал бить и рвать, сколько хватило сил.
Они сцепились, катались в грязи, рвали и кусали друг друга и не заметили, как убежала девочка; они душили друг друга, и кому-то из них пришлось бы расстаться с жизнью. Но тут послышались громкие крики приближающихся людей и они помчались в лес, как два зверя, преследуемые охотниками...