Улыбка Фортуны
Шрифт:
Весла он нашел в сарайчике недалеко от сторожки. И скоро один из ботов потихоньку отделился от пристани. Ночь была темная, дождь лил, словно желая потопить Таллин, по крайней мере тюрьму Суур-Батарею, мимо которой Серый осторожно, тихо опуская весла, крался. Грести было трудно, ветер прижимал к тюрьме, но он шел вперед, опасливо посматривая на вышки тюрьмы; светлые стены ее, казалось, равнодушно отнеслись к тому, что он, Серый, не за ними, а снаружи, в море, недалеко от них, ускользает от них... А может, они были просто уверены в том, что ускользнуть ему не удастся, может, они отнеслись к нему иронически, выжидаючи, так же, как часто поступают люди, которые,
А часовые на вышках? Их дело смотреть не на море, а на тюрьму: ведь никто не захочет проникнуть в тюрьму с моря, когда все желающие могут в нее попасть через ворота. Да и попробуй в такую ночь увидеть в море темную, едва заметную, пожалуй, совсем не видную точку — бот.
Точка в море медленно удаляется.
Серый долго работал веслами, борясь с ветром, и все дальше уходил в ночь. Наконец, он запустил мотор. Бот затрясся и, разбивая тупым носом волны, пошел быстрее. И вдруг сильно обо что-то ударился, Серый упал, а в бот быстро набиралась вода — он наехал на риф. Через несколько минут в бот набралось столько воды, что он накренился и Серый с трудом выбрался из него.
Он лег на деревянный щит, беспомощный перед ветром и волнами, толкавшими его в ледяной воде обратно к берегу. Скоро он оказался в камышах, на берегу. В город он добрался только к утру, согревшись от ходьбы. Ливень прекратился, для людей настал трудовой день, а для него волчья ночь продолжалась, потому что, в какую бы сторону он ни повернулся, — всюду только лес... В лесу он — один против целого мира...
Однажды судьба столкнула его на одной из улиц Таллина у посудного магазина с девушкой, разбившей свою покупку — вазу. Это была знаменательная встреча. Девушка была не только красивой, она показалась той самой девочкой с пепельными волосами, которую Серый на острове мысленно спас от Рябого. Это была Королева Дуба, и Серый Волк был готов ей подарить весь мир и, конечно же, новую вазу.
Только новую вазу ей купил модно, со вкусом одетый молодой человек, вежливый и галантный — истый эстонец, смотревший с добродушной снисходительностью на свою девушку.
— Этель, дорогая, — сказал он ей, — идем, я тебе куплю другую.
Нет, он не выследил ее жилья, он не пошел за ними, когда они, купив другую вазу, уходили, взявшись за руки, как обычно ходят влюбленные. Он смотрел издали. Как хотелось ему быть на месте этого превосходного парня, как возненавидел его Серый за то, что был тот здоров, хорошо одет, что имел право прикасаться к ней... Тот имел право, а вот Серый — нет. И тут впервые до его сознания дошло, что он вообще ни на что не имеет права, и совсем ему на это было не наплевать.
Он скитался по стране, как раньше по острову. Снова заводил знакомства со всякими людьми, пользовался их гостеприимством, ночевал в их домах и был по существу нищим, хотя не отдавал себе в этом отчета. Он жил ради запахов, пищи, случайных наслаждений. Но жаждал красоты. Сирье нужна была ему как друг, готовый жизнью для него пожертвовать; как мать, способная пожалеть и защитить, как женщина, которой он мог служить, ласкать, беречь...
Как всегда в поисках средств для существования, он вошел однажды в Таллине в один дом, постучал в квартиру (звонка не было) и, убедившись, что никого нет, открыл замок и вошел. Эта квартира на него дохнула покоем и уютом, от которых он давно отвык. Здесь было тепло и чисто. Была и корзина с вязаньем, и цветы. И портрет какого-то мальчика, очень на него похожего.
Обследовав
Он ничего не тронул в этой квартире, где и взять-то было нечего, но узнал, что ее хозяйка — старенькая седая женщина. Он шел за ней и увидел, как она входила в дом, в котором помещался детский сад.
Скоро он узнал, что эта старенькая женщина все свои дни без выходных проводит здесь, с детьми. Вот у Серого и возникла мысль пользоваться квартирой этой старушки, чтобы днем, когда ее не бывает дома, был у него приют. А до прихода старушки с работы уходил «на работу» и он. Так длилось до тех пор, пока он не сообразил, что, собственно говоря, незачем приходить сюда тайком, ведь нетрудно завоевать расположение старушки и приходить открыто.
Однажды он донес ее сумку с продуктами, они разговорились, затем было еще несколько «случайных» встреч, и обходительный молодой человек стал своим в доме старенькой Альмы. Она узнала, что он — студент, живет в общежитии, где шумно, где невозможно читать полезную (детективную) литературу, и посвятила его в тайну, где прячет ключ. Он помогал ей по-своему: крал дрова из чужих сараев, топил печь, поддерживал чистоту в доме, а по вечерам они вдвоем отправлялись убирать детский сад.
Волку было даже интересно. Он представлял себе, как расскажет «своим», считающим позором палец о палец ударить, как он в детском саду полы мыл... Он, конечно, не признается, что сделал это ради какой- то там старушенции, а расскажет, что познакомился с красавицей — «точеные ножки», что потом они с нею всю ночь любовались луной в парке...
Это — братве. Ну, а на самом деле Серый привязался к этой старушке-учительнице. Он узнал, что мальчишка на портрете — ее сын, умерший лет тридцать назад. Больше у нее никого из родственников не было, ее муж умер давно.
Правда, каждое воскресенье к Альме приходил Альфред, к его приходу она прихорашивалась, и они отправлялись в церковь. В остальные дни от Альмы не услышишь и полслова о боге, Альфред, старый священник, был другом ее детства.
Старушка, если и расспрашивала Серого о том, где он подолгу пропадает, всегда верила его рассказам. А Серый жил своей волчьей жизнью, и все сильнее грызла его тоска по чистому и светлому.
Был еще один человек на свете, который любил Серого, — Мари из Копли, района, где в те годы процветали блатквартиры и воровские малины. Сегодня в Копли ничто не напоминает тех бесконечных попоек, драк и разврата.
Мари не была красивой, ее лицо с правильными чертами портили преждевременные морщины — результат пылких страстей и бесшабашных попоек; голос ее стал хриплым от курения, а обесцвеченные волосы висели безжизненными прядями. Но у нее была привлекательная фигура, которой могла бы позавидовать иная киноактриса — пропорциональная, с упругой грудью, стройными ногами и широкими бедрами.
Мари главным образом сидела без работы, хотя в принципе от работы не отказывалась. Ее губил интеллект. Ей нравилось быть билетершей в кино, уборщицей в театре, продавать газеты в киоске, она с интересом следила за действиями наших дипломатов на международной арене, анализировала достижения народного хозяйства, а новости кино и театра заставляли ее забывать обо всем на свете.