Улыбка лорда Бистузье. Часть вторая из трилогии
Шрифт:
—А ведра те зачем?— не выдержал Сервер, теряясь, как и мы, в догадках.
Дедушка Абдурахман показал на край плиты, на которой стоял обелиск:
—А вы сами гляньте — трещина тут. Вода просачивается. Скоро отвалится этот угол, если не привести в порядок. Давно вижу — растет трещина, растет... Вот и решил я — завтра, в самый праздник, и подлатаю плиту. А разве вы сюда не придете завтра?
—Как же!— воскликнул я.— Всей школой. Цветы принесем... Гирлянду славы возложим. Ритуал у нас!
—В пионеры малышей примут!— вставил Сервер.— Каждый год ведь здесь собираемся.
—Вот и я приду,— тихо сказал дедушка Абдурахман.— Для цветов, правда, рук не хватит — только ведра и принесу. Песок и цемент. А вода тут есть — вон, в арычке. Я заранее присмотрел, что да как можно сделать.
Вечерело. Стасик с дедушкой пошли домой, а мы с Сервером повернули в школу. Разговаривать не хотелось. На душе было неспокойно. Рулон стенгазеты лежал на столе — одним концом на наших с Сервером портфелях, составленных как сошки миномета. Этот рулон, нацеленный одним концом в потолок, был похож на ствол орудия — умолкший, безъязыкий ствол. Мы развернули его и глянули на все еще пустующую первую колонку.
—Что будем делать? — мрачно спросил Сервер. — Заполнять надо. Нельзя, чтобы осталось пустое
место.
—Чем заполнять? — отозвался я.
—Может, запишем рассказ дедушки Абдурахмана? Мы же так и хотели. А что? Боец вспоминает
минувшие дни... Напишем все про его боевого друга и нашего земляка Гияса Абдуганиева. Хорошо ведь?
—А про все напишем?— сощурился я.
—Конечно, про все!— воодушевился Сервер.— Он же герой. Танкист. Он, можно сказать, танк Абдурахмана-бобо собой заслонил. Ты же сам слышал.
—Слышал...— кивнул я.— А про плиту тоже напишем? И про трещину?
Сервер, лицо которого еще мгновение назад горело воодушевлением, вытянулось.
—Разве про это можно писать?..— с упреком протянул он.— Это же первая колонка. Разве ж можно тут про трещину писать?
—Ну и что с того, что первая? — разозлился я.— По-твоему, про трещину можно писать только в разделе «Веселая смесь?»
Сервер покачал головой и процедил:
—Я... так... не считаю... Но... не знаю...
Мы просидели еще час, так ничего и не решив. Уходя, прикнопили газету к стенду.
Первая колонка по-прежнему оставалась пустой.
... Ночью мне приснилась трещина.
Я увидел ее на плите под обелиском. Она была едва заметной, крохотной. Казалось, ее можно залепить пластилином и легко сделать невидимой. Потом стало холодно. Полил дождь, посыпал снег, мороз застудил воду, затекшую в трещину, и ледовый клин стал кормить и разрывать ее.
Я увидел — трещина вдруг поддалась, спрыгнула с плиты, переползла на землю и, вгрызаясь в нее, стала пучиться, расти и красться к моим ногам. Я в страхе отступил — трещина не отставала. И вот я уже бежал... Летел, не разбирая дороги — к школе, скрыться в ее четырехэтажной крепости. Но трещина, будто живая, будто зрячая, гналась, змеилась за мной, и вот уже вползала в вестибюль... вот уже подкрадывалась к школьному звонку... повалила стену вместе со звонком...
... И он зазвенел, залился — тревожно, набатно.
Я в ужасе проснулся и утопил кнопку разбудившего меня будильника. Жаль, не было нигде под рукой еще и кнопки, нажав на которую можно было бы утихомирить жутко колотящееся сердце.
Выпив чаю, я вышел на улицу, и ноги сами повели меня не в школу, а к дедушке Абдурахману. Уже у его ворот я неожиданно столкнулся с Сервером.
—Ты чего?— удивился он.
—А ты чего?— мрачно спросил я. Мы мгновение помолчали.
— Успеем?— спросил он.
—Должны,— ответил я.
—Сочинение на втором?
—Йес! — кивнул я.— Первый — английский.
—Попадет нам от Тамары Петровны, — обреченно уронил Сервер.— Опоздаем мы на инглиш. А то и вовсе пропустим.
—Оф коз попадет!— подтвердил я.— Обязательно. Бат ви маст. Должны мы, говорю...
—Конечно, маст,— согласился Сервер, заулыбавшись, и мы ринулись к ведрам у лесенки.
Дедушка Абдурахман стоял на веранде, прилаживая к пиджаку ордена. Увидев нас, он хмуро спросил:
—Что, сынки? Опять пришли за первой колонкой? Так и не заполнили свою стенгазету?
— Что вы, дедушка! — хором воскликнули мы, и уже один Сервер продолжил:
—Мы за песком пришли. И за цементом. Можно?... Можно мы сами?
А я добавил:
—С праздником вас! Не болейте!
Абдурахман-бобо, растирая плечо, заулыбался:
—Помочь решили? Ну, молодцы. А я Стасика хотел с собой взять. Чтобы одно ведро помог донести. Что-то плечо никак не проходит. Тяжело...
—Вы не беспокойтесь! Мы сами.
И подхватив по ведру, мы заспешили к воротам.
—Я за вами! — крикнул нам вслед дедушка Абдурахман.— Сейчас приду. Вы не спешите, вместе сделаем... Замешивать знаете как? Один к двум. К дву-у-ум...
В эту рань у обелиска еще никого не было. Кроме Ханифы-апы. Она принесла с собой пустое ведро и, набрав в арыке воды, налила ее в металлическую вазу перед обелиском и поставила цветы.
—Дайте ваше ведро, Ханнфа-апа, — взмолился Сервер.— Не бойтесь, мы его потом вымоем. Нам
раствор разводить надо:
Замесив раствор, мы залили трещину, упрятав ее под надежной цементной шубой. Когда мы уже домывали ведро Ханифы-апы, подошел дедушка Абдурахман. Он нес портфель Стасика, а Стасик — банки, кисточки и еще что-то в сетке.
—Бронза! — объявил Стасик, а дедушка Абдурахман достал из кармана фото — то, вчерашнее,
с танкистом Гиясом — и протянул его мне.
Дедушка Абдурахман и Ханифа-апа стояли у обелиска и молча смотрели, как мы втроем, споро и красиво, покрывали свежей бронзовой краской имена, выбитые на обелиске. Стасик был просто молодчина — догадался захватить сразу три кисточки. Когда мы добрались до шестой строчки, дедушка Абдурахман дрогнул и попросил:
—Гияса не трогайте. Я сам...— он взял кисточку у Стасика и принялся старательно покрывать бронзой дно букв...