Улыбка зверя
Шрифт:
— Я, собственно, проездом, — поспешил заявить Прозоров. — Завернул проведать… Я твое письмо получил, Андрюша…
— Проходи, проходи, — суетился Андрей. — Ленка, собери там чего-нибудь…
— Да я сыт, — соврал Прозоров. — В городе в кафе зашел…
— Ничего, ничего… — говорил Андрей, беспокойно озираясь и словно бы прислушиваясь к чему-то. — Сейчас, правда, никаких разносолов нет… Ты бы хоть телеграмму дал, что ли… Давай присядем, пока там Ленка стол накроет, приберет… Верунчик, иди мамке помоги… А я, видишь, тут маленько… Хозяйство, вишь… Продыху нет. Думал, когда затевал все это — природа, речка, молоко, сметана… А на деле…
— Я слыхал, у тебя проблемы здесь, — перебил Прозоров. — Бандиты беспокоят?..
— Ч-шшш… — испуганно замахал ладонью Андрей и снова оглянулся. — Ничего, ничего, брат… Как-нибудь… Потом как-нибудь… Ты об этом не думай…
— Как же не думать, Андрюша? А грузовик, трактор?..
— Э, что трактор, черт с ним, с трактором… Дело не в нем. Все равно хозяйство псу под хвост. Хочу обратно. Давно бы уехал, да некуда! Квартира-то занята, за полгода вперед аренду взял. А денежки уже — тю-тю… Нет, не думай, все образуется, но выждать надо. А с этими… ну… понимаешь?.. С ними бесполезно отношения выяснять, они везде и никуда от них не денешься. Им все колхозы платят…
— Слышал и про колхозы, — сказал Прозоров. — Крепко они вас тут обложили.
— Система! — покачал головой Андрей. — Мафия, брат… У них и в милиции свои люди, и прокурор Чухлый у них, и председатель облсуда…
— Чухлый — прокурор? — удивился Прозоров и улыбнулся, потому что вспомнил, как когда-то вместе с этим Чухлым подростками украли они гуся на окраине Черногорска. — А, впрочем, скорее всего, это не тот Чухлый…
— Я так думаю, что и сам Колдунов с ними, — добавил Андрей. — Рыба с головы гниет.
— Кто такой Колдунов?
— Как?.. Мэр!
— Колдунова этого не Венькой зовут?
— Да, Вениамин Аркадьевич…
— Слушай, я ведь и Колдунова пацаном помню! — воскликнул Прозоров. — И думаю, если надо, смогу…
— Они, Иван, крепко тут все взяли, — не слушая собеседника, продолжал Андрей. — Все в их когтях, не вырвешься. В Новоселках фермера спалили в прошлом году вместе с семьей. Мы с ним пасеку затевали, планы строили… Говорил я ему, не езди в милицию жаловаться, не послушал… Мне, сейчас что главное? Потянуть время и смотаться тихо. Как ехал сюда, видел сруб обгорелый?
— Ну…
— Кузню мне спалили неделю назад. Так что не вздумай влезать во все это. Против системы не попрешь. Колдунова он пацаном знал! Ха! Другое время, брат, другое… И люди другие… Ты когда уезжаешь?
— Прогоняешь?
— Честно тебе скажу: нехорошо здесь. Ты уж не обижайся, а лучше тебе не задерживаться. Не дай Бог, что… Идем в хату пока, перекусим.
Вслед за Андреем Прозоров поднялся на крыльцо, со скрипом отворилась тяжелая дверь, обитая изнутри войлоком, и они оказались в просторных полутемных сенях. Сени были загромождены какими-то бочками, груда досок лежала у дальней стены, углы тесно заставили чугуны и мешки. Пахло чем-то кислым, перебродившим…
Прозоров, выставив руки, на ощупь продвигался вслед за братом и все-таки больно ударился бедром обо что-то острое, металлическое…
— Осторожно, тут сундук, — запоздало предупредил Андрей, открывая дверь в комнату. — Кованый, старинная вещь…
— Я понял, — сказал Прозоров, потирая ушибленное бедро.
Стол был уже накрыт. Накрыт по-деревенски просто: фаянсовые тарелки, а в них — соленые огурцы, помидоры, квашеная капуста, зелень, тонко нарезанное сало. Посередине стола графинчик с водкой. На газовой плите скворчала в сковородке яичница.
Выпили по рюмке водки, по второй, но разговор не ладился, все чаще стали возникать неловкие паузы…
— Вот что, — сказал наконец Прозоров. — Ты, брат, не обижайся, я устал с дороги, отведи-ка меня на сеновал. А уж завтра поговорим подробнее. Я с утра в город съезжу, поброжу по памятным местам, а вечерком вернусь и потолкуем как следует…
На данное предложение Андрей откликнулся с готовностью — ему и самому тяжко было поддерживать вымученную беседу с внезапным гостем.
Прошли на сумрачный сеновал.
Оставшись один, Прозоров подмял под спину сено, лег и сладко потянулся. Было тихо и покойно. Сквозь щелочку в кровле косо падал тонкий луч солнца и было видно, как плавно кружатся в этом луче редкие золотые пылинки. И снова далекие полузабытые образы стали оживать в его памяти. Чухлый, Колдунов… Лица этих подростков предстали перед ним неожиданно ярко и резко… Да, вот они все вместе… Когда же это было?
В тот день дядька Жорж до позднего вечера пилил с Иваном дрова у сарая. Дрова были ворованные — украденные из воинской части половые доски, а потому нужно было срочно их распилить и сложить в сарае, подальше от посторонних глаз.
С утра сеял противный мелкий дождь, ветер застуживал щеки и пальцы, доски были мокрыми, дергались под пилой, заклинивали. Сырые опилки набивались Ивану в рукав телогрейки.
Дядька торопился и нервничал:
— Ты-от, локоть не топырь, не коси пилу… Ты пили, как дышишь — на себя, на себя, на себя…
— Так часто только пес дышит, — огрызался Иван. — Ты сам, между прочим, все время закашиваешь…
— Ты, главное, тяни и отпускай, тяни и отпускай. Не надо на меня пилу толкать…
— Да не толкаю я пилу на тебя! — Иван разозлился и выпустил ручку. — Как будто в первый раз пилю! Сейчас брошу к едрене фене, и сиди тут со своими ворованными дровами! Ворюга…
— Я те брошу, я те брошу! — взволновался дядька и оглянулся кругом. — Оно ворованное — пока на улице, а как в дом внес, все, баста! Закон социализма. Маркса-то читал в училище? Чему вас только учат, олухов! Давай-давай, пили…
Прозоров нехотя взялся за работу. Некоторое время пилили молча, дядька исподлобья поглядывал на Ивана, неодобрительно покашливал, качал головой. Прозоров делал вид, что не замечает этих укоризненных взглядов.