Улыбка зверя
Шрифт:
— Уж как получилось, так и есть, — огрызнулся Колдунов. — Слишком много возомнил о себе, сопляк! И потом в моем положении надо время от времени избавляться именно от верных людей. Не понимаешь ты… Верные и близкие люди, как учит великий Макиавелли, становятся рано или поздно самыми злейшими изменниками и предателями…
— Кто учит?
— А!.. — отмахнулся Колдунов, скривив рот. Макиавелли вспомнился ему к случаю, и Вениамин Аркадьевич вовсе не был уверен в том, что упомянутый им итальянец когда-нибудь произносил нечто подобное, но ему было важно оправдаться хотя бы перед женой, ибо вся эта история с верным водителем Юркой была действительно очень неприятна для Колдунова. Но уж слишком этот Юрка был независим, прямо-таки до бестактности!
По мере возвышения Колдунова все окружающие соответственно с этим меняли тон, пригибались, льстили подобострастно, и хотя понимал Колдунов, что врут и притворяются людишки, а все равно приятно было. Юрка же — парень независимый, наблюдательный, напрочь лишенный холуйства, при случае одним словцом насмешливым, одной шуточкой ядовитой, одним взглядом ироничным все настроение испортить мог. Близкий человек, а уж очень раздражать стал. Пришлось уволить. Однако расстаться с личным водителем можно было по-человечески, а не так, как сделал это Колдунов — заглазно и без всяких объяснений, словно бы исподтишка. Думал он выдать шоферу в виде компенсации некоторую сумму, тем более, что тот в нужде большой оказался, но как-то не решился, упустил время, а потом и вовсе на все это дело махнул рукой. Доносились до него слухи, что уезжать из города собрался Юрка, чуть ли не в саму Америку, а может быть, даже и уехал уже…
“Ну, что ж, скатертью дорожка”, — мысленно благословил его Колдунов и постарался выбросить память о нем из головы. Но нет, время от времени, поминал его по рассеянности, вот как нынче…
Отхлебывая на ходу из чашки, Вениамин Аркадьевич Колдунов направился в свой домашний кабинет, чтобы, как он выразился, поработать с бумагами. Это были важнейшие бумаги и работа с ними требовала уединения и покоя. Это были личные его бумаги, работа с которыми доставляла истинное наслаждение, и Колдунов предпочитал заниматься ими с утра, чтобы поднять настроение, хотя и по вечерам он с таким же удовольствием…
— Телефон, Вениамин Аркадьевич! — позвала жена. — Личный…
— Слышу! — отозвался Колдунов и поднял трубку.
— Что стряслось, Веня? — встревожилась Тамара Ивановна, заметив как быстро выражение покоя на лице мужа сменилось смертельной бледностью, как чашка, которую держал он в свободной руке, наклонилась и на дорогой кашмирский ковер тоненькой густой струйкой льется недопитый кофе, расползаясь темным пятном.
— Когда это произошло? — спросил Колдунов неизвестного собеседника, затем сделал страшные глаза и отмахнулся от жены. — Вечером? Он еще жив? Так… Так… Ты мне лично, Чухлый, за это ответишь!
Тамара Ивановна выхватила из подрагивающей ладони мужа почти пустую уже чашку.
— Докатились, сволочи! Работнички хреновы, прокуроры либеральные! Скоро и до меня доберутся! Бери Рыбакова и чтобы через час у меня. Да, в кабинете, в мэрии… Раздолбаи, я вам хвосты выкручу!
Колдунов в бешенстве бросил трубку, сорвал с вешалки пиджак и, с третьей попытки попав в рукава, кинулся вон из квартиры.
ПРОЗОРОВ
Ольга. Воспоминания о ней, первой любви, нахлынули на Прозорова — зрелого, всепонимающего мужика — с такой жгучей и раскаянной пронзительностью, что в какой-то момент он растерянно сознался себе, что непременно обязан встретиться с ней — упущенным счастьем, смыслом всего прошлого. Обязан! Чтобы понять до конца и приложить к сердцу то, безвозвратно ушедшее… И каким-то вторым планом, едва ли не мистическим, осознавал он ныне свою поездку в эти некогда родные и незабвенные места как именно что предназначенную для нее — предначертанную и отринутую судьбу…
С бьющимся растревоженным сердцем Иван спустился с сеновала.
Во дворе блеяла коза, брат возился с мотоциклом.
— Андрюша, — позвал его Прозоров и заметил, как плечи брата вздрогнули. — Как отсюда добраться до города? Решил сегодня съездить, проведать кое-кого, а вечером — вернусь.
— Иди мимо озера, выйдешь к станции. Две остановки на электричке и ты в городе.
Бодрым шагом Прозоров пошел к озеру, и уже через через полчаса садился в подоспевшую электричку. В вагоне, разговорившись с попутчиками, выяснил, что нужный ему автобус останавливается прямо у вокзала, и едва вышел на знакомую площадь перед ним, увидел этот автобус, как по заказу подруливающий к остановке. Все складывалось на редкость удачно!
Ехал по городу, внимательно разглядывая улицы в окно. Надо же, за годы его отсутствия в городе успели выстроить гигантский мост над железной дорогой.
Когда утром он въезжал в город, то отчего-то не заметил его, хотя поезд пролетел под ним. Разглядел пронесшийся и зарывшийся в кусты сирени старухин дом, где был счастлив когда-то с мамой, потом увидел колокольню белой церкви. Там, за этой колокольней на окраине Черногорска стоял когда-то деревянный дом Ольги. На переезде по-прежнему мигал красный светофор, маячила белая будка с бессменной толстой теткой в телогрейке, и понуро клонился к земле опущенный шлагбаум. Но теперь ни одной машины не томилось перед переездом.
Он ехал от вокзала по городу, автобус вот-вот должен был свернуть к переезду и Прозоров даже поглядел на часы, чтобы засечь время ожидания. Но автобус неожиданно описал широченную дугу и плавно-плавно стал подниматься над землей. Внизу одиноко и жалко мигал своими красными фонариками переезд, перегораживая пустую дорогу, и маленькая тетка стояла, опершись на барьер с поднятым в руке жезлом.
А через два часа он наконец повидался с Ольгой, дождавшись ее возвращения с дежурства. Сперва сидел с ее выпившим лысым и докучным мужем на скамеечке у калитки, — той, возле которой когда-то не мог напрощаться…
— Через полчаса явится! — в десятый раз повторял ее нетрезвый муж. — Иначе, вот где она у меня! — Сжимал тощий кулачок. — А ты кто таков будешь, не понял?..
В итоге Прозоров дал ему денег и отправил за водкой.
— Через полчаса, как штык! — выкрикнул тот напоследок и пропал в перспективе кривой улицы.
Прозорову ничего не оставалось, как ждать, сидя, ссутулившись на скамейке.
— Прозоров? Ты ли?.. — раздался испуганный тихий возглас.
Он вскинул голову и оглянулся.
Какой же простой и обыденной оказалась эта встреча!
Ни единой мышцей лицо Ивана Васильевича не дрогнуло, пока она подходила к нему, потому что была нынешняя Ольга вовсе не той мучительно прекрасной, какую он знал когда-то, а совсем другой, едва знакомой ему располневшей пожилой теткой, которая, как выяснилось после двух-трех слов, и стояла два часа назад, опершись на барьер и подняв руку с жезлом, когда он проезжал по мосту в автобусе… А вот теперь она сдала смену.