Умница для авантюриста
Шрифт:
Дрожь. Неукротимая. Сумасшедшая. Трепет и радость.
Я гладил её золотые волосы, зарывался пальцами в растрёпанные пряди. Трогал нежные ушки и горячие щёки. Дарил поцелуи подбородку и прикасался губами к векам. Чувствовал её жаркое дыхание и снова возвращался к желанному рту.
Я испугался силы своего желания. Сам сделал самый тяжёлый, почти невозможный шаг назад. Рени шумно дышала. Я плохо контролировал себя и чувствовал, как сжимает грудь от нехватки воздуха, понимая: воздух здесь совсем не при чём. Не живой и не
— Я не убью тебя, Рени, — слышу свой спокойный голос, бездонный, как пропасть. — Потому что у меня нет причин делать это. И ничего не объясню. Потому что не похищал твоего отца, не убивал несчастного на палубе. У меня нет доказательств. Только честное слово. Но оно ничего не значит для тебя. Ведь так, мисс Эренифация Пайн?
Рени
Я потёрла то место на горле, где недавно были его пальцы. Нужно что-то сказать, но в ушах — звон, в голове — пустота.
— Я не знаю, — ответила честно, как только удалось перевести дух. — Мне хочется тебе верить, но я не могу. Слишком много вопросов и тайн. И нет ни единого доказательства, что ты говоришь правду.
Он ухмыльнулся криво. Мрачная улыбка хищника. Меня трясёт от этого человека.
— Есть вещи, о которых я не могу рассказать тебе, Рени. Но они никак не связаны с тобой и теми событиями, что нежданно ворвались в твою жизнь. Если тебе необходимы доказательства, наверное, это можно устроить. Я никогда не лгу — говорил неоднократно, но ты не хочешь в это поверить. Я могу сказать неправду, ноне без последствий. Враньё для меня заканчивается одинаково: я испытываю боль.
Очередной бред. Чушь. Он словно укачивал своим голосом. Ему хотелось верить.
— Ерунда какая-то, — возразила и поморщилась: так неуверенно это прозвучало. — Боль можно сымитировать.
— Да, — Гесс больше не улыбался. — Но нельзя сымитировать следы от боли. Я хочу, чтобы ты увидела. И если после этого останутся сомнения, значит я смирюсь с тем, что ты мне не доверяешь. Приму. И даже готов буду понести наказание от любого на этом корабле. Но больше не смогу быть рядом и помогать тебе.
Я прикоснулась ледяными ладонями к пылающим щекам. И тут в голову пришла дурацкая мысль. Услужливо всплыла почему-то сцена, произошедшая в моём доме. Кажется, миссис Фредкин тогда спросила, сколько ему лет, а Гесс ответил, что сто двадцать восемь. Врал. Или иронизировал — неважно. И ничего не случилось.
— Кажется, ты говорил, что тебе сто двадцать восемь лет? — он спокойно встретил мой насмешливый взгляд. — И земля не разверзлась под твоими ногами, насколько я могу вспомнить.
— Да, ничего не случилось. Потому что я говорил правду.
— Хорошо сохранился для такого древнего возраста, — не унималась
— Согласен, — в его лице — ни грамма иронии.
— Тогда солги сейчас.
Он помедлил. Встал поудобнее, широко расставив ноги, словно хотел стоять поустойчивее. Меня насмешили его приготовления. Показалось, что он намеренно пытается произвести на впечатление.
— Мне… двадцать… восемь… лет.
Я почти не сдерживала улыбку, когда он выдавливал из себя слова. Можно подумать, что и впрямь что-то случится! Гесс покачнулся. Побледнел. На лбу выступила испарина. А затем он начал непослушными пальцами расстёгивать рубашку.
Я нахмурилась. Если такое можно сымитировать, то он великолепный актёр. Или иллюзионист какой-то. Видела я пару раз этих фокусников, что приезжали в Лидли потешить толпу. Но внешне Гесс выглядел плохо. Точнее — очень плохо.
Он медленно распахнул рубашку, обнажая грудь. От плеча до живота тянулась ссадина — вспухшая и некрасивая. Словно кто его кнутом стегнул.
— Может, у тебя это было, — возразила я из чистого упрямства.
Гесс прикрыл глаза, кивнул и, выдохнув, повторил уже скороговоркой, будто боялся опоздать:
— Мне двадцать восемь лет.
Он снова покачнулся, и в этот раз упал на колени. На груди вспухла ещё одна полоса. Прямо на моих глазах. Я вскрикнула. Гесс, пошатываясь, поднялся. Он тяжело дышал. Волосы, мокрые от пота, слиплись.
— Надеюсь, этого достаточно? — произнёс Гесс глухо, не глядя на меня.
Я кивнула, потом помотала головой. Я не могла оторвать взгляда от уродливых рубцов, что на глазах меняли цвет и теряли припухлость. Словно исчезали. Рассасывались. И только лилово-чёрные полосы говорили о том, что мне ничего не привиделось.
Гесс застегнул рубашку и поднял глаза.
— Как тебе может быть сто двадцать восемь? — наверное, глупее я ничего не нашла спросить, но именно это слетело с языка.
— Я нездешний, — только и сказал он. — В других местах всё немного иначе, Рени. Как радужный кролик, например. Как кустики мимей. Как то, что я не могу лгать без боли.
И я сдалась. Мне отчаянно хотелось верить. И не хотелось остаться одной, расхлёбывая жуткие события. Что-то мне подсказывало: впереди достаточно сюрпризов. И я не желала получать их в одиночку.
— Что будем делать? — спросила, в очередной раз, обводя каюту взглядом.
Гесс взял мои руки в свои ладони.
— Пообещай, что не испугаешься, — потребовал он, глядя мне в глаза. И я кивнула, хотя не была уверена, что смогу сдержать обещание.
Гесс
Рени будто сбросила с плеч тяжёлый груз. Решение далось ей нелегко. И я даже был рад, что добровольно пошёл на ложь. Боль — ничто по сравнению с недоверием. А нам никак нельзя погрязнуть в подозрительности друг к другу.