Унесенные бездной. Гибель «Курска».
Шрифт:
Мать Славы, Галина Петровна, простая крестьянка из села Нижний Курулгаш, что в Таштыпском районе Хакасии, каждый день перечитывает его письма:
– Он у меня парень волевой, немногословный. Я его встречаю – плачу, провожаю – тоже плачу. А он отвернется: ну что ты, мама, не надо. Быстро в машину сядет, махнет рукой из окошка, но я ведь тоже чувствую, что он слезы едва сдерживает…
Весной 2000 года главный корабельный старшина Майнагашев продлил свой служебный контракт ещё на три года. Хотел накопить денег, чтобы купить квартиру в Абакане. Не успел… Судя по всему, он остался живым в своем шестом отсеке, где обслуживал системы ядерного реактора. Перешел вместе с Колесниковым и другими подводниками в корму. Тело его извлекли водолазы. Главный
Матрос Максим Боржов принял смерть в первые же секунды беды. Он был торпедистом и находился в первом отсеке. Мама его, Елена Юрьевна, не надеется обрести тело сына – знает, после такого взрыва ничего не осталось. Остались следы его жизни в родном Муроме. Остались девчата, которые хранят его фотографии, – Максим был хорош собой и не одно девичье сердце сохло по чернобровому красавцу. А он хотел быть моряком и наверняка бы подписал контракт после срочной службы. Он и в военкомате просился на флот, и письма с «Курска» писал восторженные. Последнее пришло в августе. На конверте – штемпель «Россия. Муром» и почти детский рисунок, сделанный рукой Максима, – подводная лодка «Курск» под Андреевским флагом и надпись: «ВМФ. У моряка нет ни тяжелого, ни легкого пути. Есть один путь – славный!» В конверте радостно-мальчишечье письмо: «В середине августа идем на третьи стрельбы. За первое и второе задания я получил «пятерки». Если и за третье получу «пять», то мне присвоят специальность «торпедист».
Дорогие мама и папа, я горжусь тем, что стал настоящим моряком. Я счастлив, что попал на такой корабль – это самый лучший корабль на флоте, и у нас самый лучший командир в мире. Мне здесь очень нравится. Порадуйтесь и вы за меня».
У Елены Юрьевны осталась ещё дочь – Наташа.
Любимую девушку Максима звали Марина, что значит Морская.
Главный старшина Роберт Гесслер… Командир отделения турбинистов. Боевой пост в восьмом отсеке. Видимо, он уцелел после взрыва и доживал мучительнейшие часы жизни в корме подводного крейсера. На каком языке возносились молитвы за его спасение? На немецком – отцовском? На башкирском – материнском? Как и многие из его сотоварищей, он тоже гордился службой на новейшем, современнейшем корабле. Последний раз Александр Александрович и Разилья Закировна видели его только в мае, когда сын приезжал домой – в село Западное Благоварского района – в недолгий отпуск. Напрасно мать уговаривала его жениться. «Поплаваю еще, потом и под венец», – улыбался Роберт. Он был средним – после брата и перед сестрой. Теперь он навсегда останется двадцатидвухлетним…
«Все как в Сибири, только солнца мало!» – отшучивался Саша Неустроев, когда друзья спрашивали его о новом житье-бытье на Севере. Старшина 1-й статьи контрактной службы Неустроев давно покинул пригородный томский поселок Лоскутово, решив связать свою жизнь с подводной службой. Даже квартиру – однокомнатную – получил в Видяеве.
Экипаж «Курска» стал для него второй семьей, и это не красивые слова. После того как родной отец Саши трагически погиб в 1998 году, он невольно заменил его для себя командиром – Геннадием Лячиным. Его многие называли «батей», но Саша Неустроев вкладывал в это слово особый смысл. Именно Геннадий Лячин прислал матери Александра – Надежде Александровне благодарственное письмо: «Во время игры в футбол матросы Неустроев и Галанов у причальной стенки услышали крики о помощи. Подбежав к краю причала, они бросились на спасение тонущего 11-летнего мальчика… Спасибо вам за такого сына!»
Но Надежда Александровна спасти своего сына не смогла. Все, что она смогла сделать для него, узнав о бедствии «Курска», – это приехать в Томск и заказать в одной из церквей молебен о здравии воина Александра и всех, кто был рядом с ним.
– Он так верил в надежность своего корабля, – вздыхает сестра Таня. Они остались с мамой вдвоем.
Капитан-лейтенант Сергей Логинов так и не увидел своего ребенка, который родился спустя два месяца после его
– Сережа очень не хотел идти в тот поход, – рассказывает его вдова и несостоявшаяся жена Наташа Касьянникова. – Хоть и уходил на три дня, но почему-то выгреб из альбомов толстую пачку наших с ним фотографий и унес с собой на лодку…
Они жили вместе полтора года. Сергей очень хотел зарегистрировать их фактический брак, но местный загс требовал свидетельство о разводе с прежней женой. Такой документ капитан-лейтенант Логинов мог получить только во Владивостоке. Причем лично. Но откуда у российского офицера деньги на такой перелет – Мурманск – Москва – Владивосток? Все попытки уговорить владивостокских чиновниц выслать такой документ по почте наткнулись на железобетонную стену «хранительниц государственных интересов». Сергею пыталась помочь даже бывшая жена. Командир корабля Геннадий Лячин писал официальные письма во Владивосток с просьбой выслать Логинову необходимый документ, без которого невозможно оформить новый брак, новую жизнь. Все тщетно.
В таком же отчаянном положении оказались и ещё три «неформальные» жены подводников с «Курска». Все они требуют у чиновников поселкового загса зарегистрировать брак с их мертвыми мужьями. Но такого мировая казуистика ещё не знала. Как не знала она и формулировки «признать умершим» в свидетельстве о смерти. Именно такие записи получили вдовы подводников другого ракетного крейсера – К-129, сгинувшего в далеком 1968 году. Их мужья «погибли при исполнении служебных обязанностей». Но, чтобы удостоверить это в документе, вдовам «сто двадцать девятой» пришлось ждать не один год.
Сколько придется ждать невенчаной жене капитан-лейтенанта Логинова?
Она хранит его письма, в них – правда жизни, которой жил экипаж «Курска» на берегу.
«Здавствуй, дорогая моя, любимая, единственная! Вот мы и разъехались по разным городам нашей необъятной и непонятной России.
Поселок Видяево просто «ах!», как взглянешь, так и вздрогнешь. Больше всего меня поразили пустующие дома с заколоченными окнами. Так что, Наташенька, свободных квартир уйма! Шучу».
«…Со сном туговато – 3 часа в сутки. Отдых по субботам и воскресеньям, и то если командир группы не заступит на вахту, потому как всю ночь стою дублером вместе с ним.
Спать ложимся в 5.00 утра, спим до 7.00 (подъем флага). И опять весь день на ногах.
Недавно видел северное сияние – жуткая красота. Жаль, что ты не можешь видеть этого…»
«Здравствуй, дорогая моя Наташенька!
Пишу тебе, находясь в море, на своем горячо любимом АПРК1 «Курск». Роднее этого крейсера у меня в Видяеве никого, к огромному сожалению, нет. Есть ещё моя однокомнатная конура, которая предоставляет мне ночлег, а если очень повезет, ещё и накормит.
Второй раз экипаж выходит в море, а на берегу остаются семьи без единой копейки. Все обещают, но, как только лодка уходит, с облегчением вздыхают. Нет экипажа – нет проблем. Мы материмся, сжимаем зубы и кулаки и уходим в море.
Интересно, насколько способна душа вытерпеть все это и остаться не зверем с единственным инстинктом выжить и прокормиться, а человеком с совестью, способным думать, переживать, любить и ненавидеть? Как же мне надоела вся эта борьба благородства с животноводством…»
«…Я постигаю кулинарные секреты. Когда нет хлеба, пеку лепешки – вода, мука, по чайной ложке соли и соды. Овсянка, гречка, рис, лапша – в данное время для меня это роскошь.
Я тут вспомнил песню с такими словами:
А над городом живет БогСорок тысяч лет, и все сам,И, конечно, если б он мог,Он бы нас с тобой отдал нам.Когда приедешь, я спою её тебе полностью…»