Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
В его состав входили 9000 японцев, 6000 англичан, 4000 русских, американцы, французы и другие участники карательной «освободительной» акции. Посольский квартал, защитники которого успешно выдержали 54-диевную осаду, был освобождён.
Пока европейцы вели уличные бои и пробивались к осаждённым, японская 5-я дивизия «делала своё дело». Они занялись захватом многочисленных императорских дворов, брошенных императрицей-регентшей Цы Си и её двором, они бежали с наследником престола малолетним императором Дуаньчу (Гуансю) в неблизкий от Пекина город Сиань. Главной военной добычей японцев стала огромная по весу и стоимости серебряная казна Китайской империи (в Китае исторически имела хождение не золотая, а серебряная монета), которую они поспешили вывезти к себе.
...Не получив ожидаемого ответа из солдатских казарм Мукдена (именно в них под охраной солдат-маузеристов проживал правитель Маньчжурии), цин-ван Унгерн фон Штернберг обиды на самовластного Чжан Цзолиня не затаил. Барон понимал всю разницу своего и его положений. Он постарался, однако, сделать всё возможное, чтобы умалить свою вину перед Пекином. Но исходя из военной необходимости.
Баяр-гун, командовавший отрядом монголов-чахар, пригнал в Ургу из западных областей Халхи, больше всего из-под Улясутая, около семи сотен пленных китайских солдат и офицеров, голодных и изнемождённых. Цин-ван приказал всем им сохранить жизнь. Из этой толпы военнопленных Унгерн отобрал четыре десятка маньчжур и корейцев, превратив их в своих личных телохранителей. Остальных «добровольцев» в числе 600 человек свели в отдельный дивизион Азиатской конной дивизии. Командовать им барон назначил приглянувшегося ему своей опытностью и исполнительностью китайского офицер Чжан Гуанди.
Такое решение вызвало немалое удивление унгерновских офицеров. Штабисты даже обратились к Роману Фёдоровичу за разъяснениями:
— Господин барон. Сделать вчерашних врагов личной охраной? Не опасное ли это дело?
— Совсем нет. Надо знать историю восточных правителей. Они всегда брали в телохранители людей, по национальности не связанных с общей массой войска.
— Разве тому есть примеры?
— Почему бы нет. Великий Чингисхан личную гвардию составлял из воинов самых различных степных племён. Покушались ли когда-нибудь на него?
— Но то были азиаты у ног азиатского деспота. Вы же на Востоке белый человек, европеец.
— Тогда сделаем ещё один экскурс в историю монголов. Великих ханов-чингисидов в Каракоруме охраняла гвардия из военнопленных русских витязей. Разве она изменяла хоть раз сынам и внукам Чингисхана?
— Ваша воля, господин генерал. А дивизион китайской пехоты в рядах Азиатской дивизии зачем учреждён, извольте спросить?
— Этот дивизион из военнопленных в скором времени станет ядром китайской монархической армии.
— Армии Циней?
— Да, армии циньской династии. Кто знает, может быть, именно этот дивизион будет личной гвардией нового императора Китая. Вы же знаете, что я сторонник жёлтой расы...
Однако служить Унгерну пошли не все военнопленные: «набор» в китайский монархический дивизион проводился выборочно. Случайных людей в него не брали. Тогда барона спросили:
— Что прикажете делать с остальными пленными китайцами? Ведь их набирается несколько тысяч. Оград в Урге не хватает.
— Объявите военнопленным, что они становятся сельскохозяйственными работниками.
— Но ведь в таком случае им придётся платить. Не из дивизионной же казны давать пленным на содержание?
— Казна Азиатской конной дивизии здесь ни при чём. Пленные будут работать за еду. Бесплатно.
— А если они откажутся работать без платы?
— Тогда пускай подыхают с голода по своей охоте. Кто не работает, тот не ест. Объявите об этом через толмачей...
Как известно, барон Унгерн на первых порах очень пёкся о китайском дивизионе. Он его приодел, вооружил трофейным оружием. И даже не пожалел два пуда «ямбового серебра» на изготовление кокард и трафаретов на погонах. Эмблему для китайских пехотинцев Роман Фёдорович придумал сам: это было «фантастическое соединение дракона с двуглавым орлом». Когда его спросили, что обозначает странный символический знак, то цин-ван ответил не без гордости:
— Это символ двух великий империй-соседей. Сегодня рухнувших на наших глазах, но завтра поднявшихся из пепла истории. По воле Божией и с нашей помощью...
О том, что в белогвардейской армии, находящейся на территории Халхи, стали создаваться китайские воинские части, стало известно в Мукдене. Но многое видящий наперёд Чжан Цзолинь успокоил своих советников:
— Пусть будет китайский дивизион у этого Унгерна. Пусть даже полк, и не один. В нужный час по моей воле они станут частью моей армии.
— Но каким образом? Ведь военнопленные принесли белому генералу слова воинской клятвы.
— Ну и что из этого? Они родом не из России, а в своём большинстве маньчжурские выходцы.
— У атамана Семёнова тоже служат китайцы. Они ему не изменяли, когда красные успешно воевали против него у Читы.
— Атаман не создавал из восточных людей отдельные армейские части под своим собственным командованием. Генерал Унгерн уже раз столкнулся с мятежом харачинов в подчинённом только лично ему гарнизоне...
Став фактическим хозяином Урги, барон не забыл, что в западной части Монголии и в китайском Туркестане расположилось несколько бежавших из советской России белогвардейских отрядов. Это были осколки армии адмирала Колчака. Роман Фёдорович решил объединить их для будущего похода в Забайкалье, на юг Сибири. Он разослал командирам этих белых отрядов письма; В них Унгерн писал:
«…Прошу Вас согласовать свои действия с моими действиями, исходя из непогрешимости военного закона, что только в единстве сила».
Письма были посланы есаулу Кайгароду, чей казачий отряд находился в Кобдоском округе, есаулу Казанцеву, оперировавшему в Урянхайском крае и близ Уланкома, полковнику Казагранди в недалёкий от Урги посёлок Ван-Хуре» вахмистру Шубину, остановившемуся на берегах озера Косогол. Все они присоединились к генерал-лейтенанту Унгерну-Штернбергу по своей воле, признав его за старшего над собой. Каждый из этих отрядов насчитывал не более трёх сотен человек.
Отряд есаула Кайгородова, выходца из простых алтайских казаков, базировался в городе Кобдо, за тысячу вёрст от Урги. Кайгародов был единственным, кто из белых военачальников до последних дней сохранил самые добрые отношения с местным монгольским населением. Один из его приказов начинался словами: