Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
К приказу №15 было сделано примечание, которое отвечало унгерновской «духовностью»:
«…Народами завладел социализм, лживо проповедующий мир, злейший и вечный враг мира на земле, так как смысл социализма — борьба.
Нужен мир — высший дар Неба. Ждёт от нас подвига в борьбе за мир и Тот, о Ком говорит Святой Пророк Даниил (глава...), предсказавший жестокое время гибели носителей разврата и нечестия и пришествие дней мира:
«И восстанет в то время Михаил, Князь Великий, стоящий за сынов народа Твоего, и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени, но спасутся в это время из народа Твоего все, которые найдены будут записанными в книге. Многие очистятся, у белятся и переплавлены будут в искушении, нечестивые же будут поступать нечестиво, и не уразумеет сего никто из нечестивых, а мудрые уразумеют. Со времени прекращения ежедневной жертвы и наставления мерзости запустения пройдёт 1290 дней. Блажен, кто ожидает и достигнет 1330 дней...»
Твердо уповаю на помощь Божию, отдаю настоящий приказ и призываю вас, офицеры и солдаты, к стойкости и подвигу».
Подпись под приказом гласила: Начальник Азиатской Конной Дивизии Генерал-Лейтенант Унгерн.
Как резюме к этому приказу, можно заметить следующее: Библию потомок воинственных лифляндских баронов, урождённый лютеранин, знал плохо. И если имел её под рукой, то переписывал с ошибками. Однако пророчество Даниила о «Михаиле, Князе Великом», Унгерн фон Штернберг знал дословно.
Трудно сказать, всё ли было понятно унгерновцам, даже тем офицерам, кто имел училищное образование, а не «фронтовое». Из всего содержания приказа было ясно, пожалуй, только одно: призыв к «стойкости и подвигу». Но приказы в Азиатской конной дивизии выполнялись с первого дня её формирования беспрекословно. За невыполнение экзекуторы-китайцы «гладили» нарушителей по спине берёзовым «бамбуком». Это считалось простым наказанием, не суровым.
Знал ли барон Унгерн-Штернберг о том, что его собственная жестокость рождает в подчинённых ему людях такую же жестокость по отношению к военнопленным и мирному населению? Скорее всего, знал, но продолжал воспитывать жестокость и дальше.
Слепое послушание было заведено генералом фон Унгерном и им же поддерживалось каждодневно. В ином случае даже самого лихого и заслуженного воина ждала «смертная казнь разных степеней». Барону, возведённому монголами в ранг Бога Войны, претила сама церемонность с провинившимися:
— У меня в степи тюрем нет. И судов с прокурорами и защитниками. Расстрелять... Запороть... Зарубить... Повесить... Доклад о исполнении лично мне. Доложить сегодня...
К слову сказать, для красного командования Монгольской экспедицией унгерновский приказ №15 большим секретом не стал. В жарком, яростном бою под Троицкосавском он попал в руки красноармейцев: отступая, штабисты барона не успели приказ уничтожить вместе с другими документами, которые потом фигурировали на судебном процессе. Все они оказались во вьюке убитого белого офицера.
Просто вторгаться на юг Сибири Унгерн не хотел и стал «подводить» под задуманную наступательную операцию некую политическую платформу. Она выразилась в письме известному эсеру В. И. Анучину, который мог бы, в случае успеха, стать членом белого сибирского правительства:
«Советская власть изжила себя, разлагается и тянет за собой в пропасть всё наше государств о. Её крушение будет очень болезненно для всех граждан России, ждать естественной смерти этой власти — значит принимать участие в сознательном разрушении России. Нужно с большевиками договориться о мирном уходе их от власти или сбросить их силою. Третьего не дано».
Анучин ответил «гражданину Унгерну», что не разделяет надежд на вооружённое выступление против Советской власти. И что он принципиально против «нового насилия». Участвовать же в каких-то сибирских правительствах не будет, поскольку «совершенно отошёл от политической деятельности с намерением никогда к ней не возвращаться».
Письмо к Анучину говорит о том, что барон всё же колебался в решении вопроса о вторжении. Он понимал, что без внутренней и внешней поддержки ему с атаманом Семёновым будет невозможно отвоевать у Советов «кусок» России от Байкала на восток. Но приходилось торопиться с принятием решения, поскольку «монголы в Халхе стали уже не те»: лавры на венке освободителей Урги заметно подувяли. В Азиатской дивизии поговаривали:
— Засиделись мы в гостях у Богдо-гэгена. Пора родной дом идти отвоёвывать...
Такие слова, истосковавшиеся по родным местам, по оставленным у красных семьях казаки-буряты и забайкальцы высказывали уже открыто. Зная о том, Унгерн запретил полковнику Сипайло применять телесные наказания к недовольным. Однако он понимал, что от таких разговоров воинская дисциплина крепче не становится. Роман Фёдорович знал немало случаев, когда подобное недовольство приводило к тому, что целые отряды семёновских и калмыковских казаков выходили из подчинения и самочинно уходили к семьям на ту сторону границы. На одном из допросов генерал даст такое объяснение подобным случаям:
— Люди устают от войны, как лошади от походной жизни. Они готовы, тогда всё отдать за домашнее тепло своей брошенной избы...
Унгерна фон Штернберга поход против Советской России, что любопытно, интересовал больше с мистической стороны. Это подмечали многие люди, общавшиеся с ним в последнее время пребывания на монгольской земле. Барон обращался к предсказателям судьбы, гадалкам, учёным ламам. Его интересовал не столько успех похода, сколько собственная судьба. Он словно предчувствовал, что его бренная жизнь катится к концу.
Известно, что одним из предсказателей судьбы генерала стала жена хорунжего Немчинова, которая жила вёрстах в двадцати от Урги, в Дзун-Модо. Гадая на картах, она ежедневно сообщала по телефону о результатах. Дежурные штабные офицеры немедленно приносили Унгерну телефонограммы госпожи Немчиновой. Тот в ответ просил её погадать ещё.
Покидая столицу Халхи, семёновский генерал пожертвовал ургинским ламам в благодарность за «добрые» предсказания успеха военного похода десять тысяч долларов. Часть этой суммы давалась за совершение молебнов в буддистских храмах с целью привлечь благосклонность богов и всевозможных духов Востока. Их Роман Фёдорович, к удивлению окружающих, знал всех наперечёт.