Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
Затем границу по долине реки Желтуры перешла бригада генерал-майора Резухина. Он имел два конных полка «азиатов», китайский дивизион и несколько монгольских отрядов. Тут монголы поняли, что их ведут не на войну с красными цэриками Сухэ-Батора, а на войну «со всей» Россией. Бунт подавили в самом корне: палачи капитана Безродного при первых признаках возмущения «взяли в сабли» четырёх монгольских конников.
Резухинская бригада продолжила движение на север, ведя только ближнюю разведку. Было уже поздно что-то предпринять, сманеврировать, когда белым под станицей Желтуринской путь преградили превосходящие силы красной 35-й дивизии. Ею командовал один из героев Гражданской войны бывший прапорщик латыш Константин Нейман. В первый день боя он имел три стрелковых полка (310-й, 311-й и 312-й) с артиллерией, а на второй день к нему на подмогу подоспел кавалерийский полк будущего Маршала Советского Союза Константина Рокоссовского. Теперь под Желтухинской набиралось до двух тысяч красноармейцев.
Белые казаки упорно ходили в атаку лавой раз за разом. Их упорство было понятно: они желали любой ценой прорваться к родным станицам. Красная пехота оборонялась стойко. Наскоки резухинцев (их вдвое меньше числом) отбиваются винтовочными залпами, огнём пулемётов и пушек. В том бою был эпизод, когда белые едва не взяли в кольцо один из стрелковых полков противника. Положение спасли вовремя подоспевшие на выручку красные кавалеристы Рокоссовского.
Наконец Резухин понял, что здесь ему прорваться через вражеский заслон не удастся. Да и к тому же товарищ Нейман стал охватывать его пехотными цепями, которые имели не один десяток пулемётов. Командир бригады был вынужден под вечер, когда бой утих, отдать приказ:
— Ночью сняться с места. Сделать это для красных внезапно, быстро, одним махом. Отойдём за кордон, а оттуда ударим в новом месте...
Всё же внезапно сняться с места не удалось даже ночью. Красные дозоры заметили уход белой конницы. Началась погоня. Однако за кавалерийским полком Рокоссовского (он получил пулевое ранение в ногу) неймановская пехота, разумеется, поспеть не смогла. Так что догнать белых не удалось.
Генерал Резухин продолжал твердо выполнять план вторжения, утверждённый бароном на совещании в Ван-Хурэ. Он вновь перешёл границу несколько севернее станицы Желтуринской. И не ошибся в выборе нового места прорыва: здесь его никто не ждал.
Бригада «азиатов», с которой шёл сам Унгерн (это были главные силы), подошёл а к границе только через несколько дней после резухинцев. Но барон опасался, что со стороны Алтан-Булака, этого новоявленного «Золотого ключика», он может получить удар во фланг от Сухэ-Батора. Унгерн, правда, не считал четыре сотни конных красных цэриков за настоящую кавалерию, поэтому действовал самонадеянно. Если бы велась разведка, то барон мог бы достоверно знать, что в Алтан-Булаке уже не один день находились не только «красномонгольские» сотни.
Силы Сухэ-Батора были «усилены большевиками» пулемётной командой и калмыцким эскадроном, отличившимся при разгроме деникинцев на Северном Кавказе. Причина переброски именно этого национального эскадрона на Восток была проста: калмыки внешне похожи на бурят и монголов. И к тому же калмыки хорошо знали буддистские традиции и обычаи, чем могли вызывать симпатии у населения Халхи.
Когда до Алтан-Булака оставалось всего несколько переходов (дивизия из-за обозов делала в сутки примерно по 25 вёрст), цин-ван и генерал Унгерн фон Штернберг вызвал к себе Баяр-гуна:
— Твои храбрые цэрики, наверное, уже заждались настоящего дела?
— Ещё бы! Мои чахары почти всю зиму не видели настоящей военной добычи, а я славы степного вана.
— Баяр-гун, слушай внимательно. Есть сегодня случай отличиться в большом деле на войне.
— Я понял тебя, господин цин-ван. Ты хочешь поручить мне взять с налёта Кяхтинский Маймачен, который красные монголы назвали Алтан-Булаком?
— Ты меня верно понял, Баяр-гун. Возьми у Сухэ-Батора город. Это будет военная добыча для твоих храбрецов-чахаров.
— А что ждёт меня в награду?
— Часть той добычи и звание великого батора Халхи. И милости Богдо-гэгена. Он мне говорил в последний раз, что тебя знает.
— О! Это для любого монгола большая честь.
— Я тебя назначаю командующим всей моей монгольской конницей в этом походе. Но ты должен взять Алтан-Булак...
Атака на временную столицу народной Монголии велась по всем законам степной войны. Шестьсот всадников-чахар, с неистовым воем, который приводил китайских солдат в трепет, начали атаку на раскинувшийся перед ними город. Баяр-гун, воевавший в степях против китайцев уже лет пятнадцать, забыл про всякую осторожность. Чахары лавой пронеслись, ничего не замечая на скаку, мимо неприятельской пулемётной засады, которая не решилась заявить о себе в начале боя.
Сбив редкие заслоны, чахары уже влетели на городскую окраину и там стали придерживать коней: было хорошо видно, как на противоположную сторону входит в большом количестве пехота. Это была пешая часть Сретенской бригады войск Дальне-Восточной республики, подоспевшая из соседнего, близкого Троицкосавска. Запал атакующих монгольских цэриков сразу пропал.
Баяр-гун был лично храбрым человеком, и появление пеших советских солдат (для него они были всего лишь похожими на китайцев, не умеющих сидеть на лошадях) его не испугало. Он скомандовал своим воинам:
— Храбрые чахары! Пустим под копыта наших коней этих людей. Вперёд! Вся добыча — ваша!..
В этот момент опытные пулемётчики противной стороны, словно по команде, открыли убийственный огонь в спину и во фланг белым монголам. Чахары, верные вековому инстинкту воинов степной конницы» когда первая атака кончалась полной неудачей, повернули назад и стали метаться под пулемётными очередями» стремясь уйти. Но пули летали над полем, поражая людей и лошадей.
Баяр-гун одиноко носился по полю, крича из последних сил:
— Чахары! Ко мне! В лаву!
Но его в те последние минуты проигранного боя слушал только один единственный человек. Это был коновод, скакавший рядом с князем с запасной лошадью на поводу. Наконец, пулемётная очередь сразила княжеского коня и коновода. Сам Баяр-гун был тяжело ранен, убитая лошадь придавила его, и всадник оказался пленником «красных монголов». Его доставили в кяхтинскую больницу, на койке которой он и умер.
Пулемётные очереди разметали чахар по всему полю боя. В этот победный миг Сухэ-Батор повёл в контратаку немногочисленных красных цэриков, уже оправившихся от первого испуга. Белые монголы уходили от них на полном ходу» почти не оказывая сопротивления: потеря Баяр-гуна привела их в окончательное смятение. Лишь некоторые из чахар на ходу, не целясь, отстреливались из винтовок.