Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
— Артиллерии у Азиатской дивизии больше нет.
— Где она? Досталась большевикам?
— Точно так. Все пушки с зарядными ящиками достались прапорщику Нейману.
— Пулемёты?!
— Часть, что была во вьюках, спасли.
— А наш табун в 600 запасных лошадей, который мне подарил перед уходом из Урги Богдо-гэген?
— Табун пропал в тех сопках вместе с табунщиками-монголами.
— Прибудут — всех выпороть бамбуком. А почему так мало обозных повозок в лагере?
— Дивизионный обоз почти весь достался красным. Уйти удалось только тем повозкам, что были порожняком.
Всё же тринадцатое число оказалось благосклонно к демону монгольских степей. От полного разгрома Азиатскую конную дивизию спасло не чудо, а грубейшая топографическая ошибка картографов российского Генерального штаба. Дело в том, что Нейман и Глазков вознамерились преследовать бежавших белогвардейцев, что называется, по пятам. Но они пользовались старой сорокавёрстной картой, увидевшей свет ещё в 1881 году. Она вся пестрела неточностями.
На этой карте российско-монгольского приграничья река Иро оказалась восточнее своего истинного положения на несколько десятков вёрст. Если в штабе советской 35-й дивизии об этом не знали, то проводники барона из числа местных жителей такой ошибки допустить не могли. Преследователи посчитали, что настигнут унгерновцев при переправе, и поспешили туда. В это время «азиаты» шли совсем другим маршрутом. Они подошли к переправе через Иро тогда, когда красные, несолоно хлебавши, уже ушли назад.
При форсировании этой полноводной в начале лета степной реки «бешеный барон» ещё раз показал «азиатам» свой нрав. Как всегда в таких случаях, реку было приказано форсировать вплавь, держась за спины лошадей. Сотня за сотней сходили в речную воду и переправлялись на противоположный берег. Однако полная вода Иро всё же взяла «своё»: больше десятка человек, совершенно не умеющих плавать, с громкими криками утонули. Такое зрелище самым удручающим образом подействовало на китайскую сотню. «Азиаты» из китайцев проскакали по речному берегу версты две-три, к великой радости нашли спрятанные в камышах неизвестно чьи лодки-долблёнки.
Их на верёвках притащили к месту переправы. И тут китайцы заволновались: ведь приказ цин-вана гласил: перебираться через Иро только вплавь, вместе с лошадьми. Ослушаться приказа означало только одно — незамедлительную кару, которая мягкой быть не могла. Командир китайской сотни поручик Гущин поспешил к барону, который наблюдал за тем, как переправляется его конное войско:
— Осмелюсь просить вас дать разрешение китайской сотне переправиться через реку на лодках, господин генерал.
— Разве вам, поручик, не известен приказ по дивизии?
— Так точно, известен. Но мои китайские солдаты совершенно не умеют плавать. И воды боятся.
— Хорошо. Но каждый солдат, который в водах Иро предпочтёт спину лошади лодку, получит по спине десять бамбуков. Это мой приказ.
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
— Бурдуковский! Ты слышал, что я только что сказал поручику Гущину?
— Точно так.
— Бери бамбук и поезжай вместе с Гущиным...
Поручик объявил сотне унгерновский приказ.
На удивление палачу Бурдуковскому, большинство китайцев предпочло десять ударов берёзовой палкой по спине форсированию не столь уж и широкой реки вплавь с лошадьми. Солдаты выходили на противоположный берег из лодок-долблёнок, к которым были привязаны их лошади, совершенно сухие, но с окровавленными спинами. Бурдуковский потом жаловался своему высокому начальству:
— Перепороть бамбуком почти всю сотню поручика Гущина всего за час? Умаялся с китайцами так, что руки дрожат и конские поводья еле держат...
Азиатская конная дивизия уходила всё дальше и дальше от границы с Забайкальем. Через два дня она вышла к реке Орхон, которая оказалась препятствием более серьёзным, чем Иро. На форсирование Орхона ушёл целый световой день, хотя монголы нашли удобное место для переправы. Белые торопились оторваться от преследователей, которые искали их совсем в другом месте, не заходя далеко в Халху.
Унгерн был мрачен и задумчив. Ему часто вспоминались то старая гадалка, которую приводил к нему ночью в юрту верный Джамбалон, то учёные ламы-гадатели. Вспоминались их предсказания, которые самым странным образом накладывались на события последних дней. Суеверный с первых дней своего пребывания на Востоке, барон превращался в законченного мистика, совершенно непонятного своему окружению.
«Азиаты» не жалели коней, держа путь по степи на юго-восток. Куда они шли, можно было только догадываться. Когда барона спрашивали, куда двигаться после короткой ночёвки или днёвки на час, а то и полчаса, он отвечал немногословно:
— Дивизии идти за мной.
И угрюмо показывал полковым командирам своим ташуром направление походного движения. Всадник на белом коне, в жёлтом халате, первым гнал своего коня дальше в степь. Конные сотни торопились за ним, чтобы, упаси Боже, не потеряться среди степных курганчиков и попадавшихся на пути небольших лесочков. Потеряться — значило погибнуть или от рук преследователей, или от степных жителей, которые не очень-то стали жаловать пришлых в Халху из соседней России. Поэтому в дни бегства унгерновская дивизия и не знала дезертиров или случаев невыполнения приказов.
Когда был пройден Орхон и опасность преследования окончательно миновала, генерал Унгерн-Штернберг сам указал место походного лагеря для дивизии, отдав несколько приказаний:
— Стан устроить вон у того монастыря, у Эрдени-Дзу. Я знаком с его настоятелем, он нас встретит любезно.
— К Орхону выслать дозоры от бурятских сотен.
— Узнать, где находится сейчас генерал Резухин со своей бригадой.
— Скот на мясные порции солдатам у местных пастухов реквизировать именем Богдо-гэгена...