Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали
Шрифт:
Готовясь к новому раунду реформ, власть вынуждена была вести войну на два фронта. С одной стороны, она наносила удары по недисциплинированным олигархам «старого призыва», не желавшим жить по законам правильного капитализма. С другой, по коммунистической оппозиции, у которой мог возникнуть соблазн воспользоваться растущим недовольством.
В свою очередь, в Думе лидеры Компартии РФ и руководство ЮКОСа начали сотрудничать между собой. Ходорковский планировал при поддержке коммунистов осуществить политическую реформу, которая ограничила бы власть президента и тем самым вывела бы его из-под удара. Понятно поэтому, что администрация не могла ждать до начала нового президентского срока. Еще до парламентских выборов 7 декабря 2003 г. Ходорковский оказался в тюрьме, а Коммунистическая партия была на этих выборах разгромлена, потеряв свое влияние в Думе.
Политическая логика, которой руководствовался Путин, на первых порах не вызывала возражений у большинства отечественной элиты. Отдельными личностями приходилось жертвовать ради укрепления власти корпораций. После ареста Ходорковского Российский союз промышленников и предпринимателей, немного поворчав, поддержал президента. И причиной был не страх перед репрессиями, а твердое понимание собственной выгоды. Точно так же спокойно отреагировал и иностранный капитал. Правительство подчеркнуто выводило его за рамки конфликта: как бы ни складывалась судьба отечественных бизнесменов, иностранные инвестиции считались священными и неприкосновенными. Легко догадаться, что это привело к резкому усилению позиций иностранцев на внутреннем рынке. Пример подал опальный (но все же по-прежнему передовой) ЮКОС, поставивший у руля компании иностранных менеджеров, которые оказались для Кремля куда удобнее отечественных. Урок был усвоен. Теперь любая корпорация стремилась найти иностранного компаньона: уступив ему долю собственности и контроля, она получала гарантии неприкосновенности.
В годы Ельцина олигархи воспринимали страну как свое охотничье угодье, всячески заботясь о том, чтобы не пустить туда более сильных иностранных хищников. Они активно грабили страну и вывозили капитал, но делали это по возможности самостоятельно. В этом, кстати, было существенное отличие России от соседних республик (например, от Казахстана, где так и не сложилась национальная буржуазия, а бюрократия напрямую обслуживала иностранных инвесторов). Напротив, российские олигархи ревностно защищали от иностранного присутствия банковский сектор, следили за тем, чтобы западные компании не отняли у них нефтяные, алмазные, рудные месторождения.
К началу XXI в., однако, ситуация изменилась. За годы экономического роста местный бизнес почувствовал себя увереннее, а потому уже готов был войти в долю с транснациональным капиталом, не боясь быть полностью поглощенным и вытесненным. С другой стороны, западные инвесторы и спекулянты готовы были воспользоваться открывавшимися в России возможностями — особенно ценными на фоне депрессии в Европе, неопределенности в экономике США и общего спада в капиталистической миросистеме.
Понятно, почему, несмотря на протесты опальных олигархов и жалобы интеллигенции на удушение демократии, иностранные инвестиции в Россию нисколько не сократились, а государственные мужи Запада воздерживались от серьезной критики Путина. Инвестиционный рейтинг России оставался стабильно высоким, спрос на ее ценные бумаги рос, иностранные спекулянты охотно покупали даже бумаги опальных компаний, твердо зная, что национализация им не угрожает.
Арест Михаила Ходорковского 25 октября 2003 г. вызвал краткосрочный спад на бирже. Однако на успех «Единой России» биржевые спекулянты реагировали бурным ростом котировок.
Подавление олигархов отнюдь не означало отказа от олигархической структуры экономики. Структурные реформы как раз не входили в планы меняющейся элиты. Олигархи подвергались гонениям как личности (причем чем более заметной была личность, тем хуже для нее). Корпорации сохраняли свои позиции, одновременно обезличиваясь.
Бюрократия навязала предпринимательскому сословию свои требования. Однако ее успех был изначально гарантирован тем, что одна часть элиты все равно без другой обойтись не могла. Без государственного насилия и контроля вся социальная система новой России рисковала разрушиться. «Нормализация» отечественного капитализма закономерно требовала создания более упорядоченного, но одновременно и более авторитарного государства.
С одной стороны, происходит передел собственности — от олигархов «первой волны», сколотивших свои империи под покровительством Ельцина и его «семьи», компании переходят к новым хозяевам, принадлежащим к окружению нового президента. Но с другой стороны, что гораздо важнее, подрывая позиции «старых» олигархов, путинская администрация начала устанавливать новые правила игры, выгодные для бизнеса в целом и для транснациональных корпораций в особенности.
Беда олигархов состояла как раз в том, что они не были по-настоящему буржуазны. Они лишь научились делать деньги, растаскивая и присваивая советское наследие. Теперь, вместе с экономическим ростом и политической стабилизацией должно было начаться и проникновение капиталистических отношений в глубины российской жизни, перестройка всей системы управления, трудовых отношений и общественного поведения в соответствии с буржуазными принципами.
Предпринимательскому сообществу твердо дали понять, что время прямого вмешательства в политику закончилось. Олигархи, пытавшиеся напрямую контролировать Кремль, были изгнаны из страны или арестованы. Пестрых и экстравагантных хозяев сменяли обезличенные корпоративные структуры, сросшиеся, на американский манер, с государственной бюрократией.
Те, кто понял новые правила игры, могли воспользоваться новыми возможностями, создаваемыми экономической политикой властей. Еще во время первого президентского срока Путина в России был принят новый трудовой кодекс, сводивший к минимуму права профсоюзов и фактически запрещавший забастовки. Было разработано законодательство о пользовании лесом, вызвавшее ужас экологов и восторг бизнесменов. Ко второму президентскому сроку Путина был подготовлен целый пакет нововведений, с энтузиазмом поддержанных предпринимательским сообществом. Трудовой кодекс решили еще больше ужесточить. Подготовили и новый водный кодекс, предусматривающий приватизацию водоемов.
Несмотря на протесты специалистов, либеральные мыслители не исключили из проекта даже передачу в частные руки «объектов судоходства, в том числе гидротехнических сооружений, поддерживающих напор искусственных морей, где подъем достигает 20 метров» [339] .
Среди других идей, предложенных экспертами команды Путина в качестве экономической программы на новый срок, следует отметить возврат к обслуживанию бюджета частными банками (подобную практику после дефолта пресекло правительство Примакова). Социальный налог, выплачиваемый работодателями, сочли нужным сократить. Потери бюджета планировалось возместить за счет увеличения подоходного налога, собираемого с трудящихся (при этом о возврате к прогрессивному налогообложению речь не шла, а потому богатые могли спать спокойно). Подготовлены были проекты реформы образования и здравоохранения, призванные окончательно открыть их для рыночных отношений. Особенно жестокие меры запланированы в области медицины: речь зашла об уничтожении всей системы бесплатных детских поликлиник, женских консультаций и т. д. Отложенная на некоторое время жилищно-коммунальная реформа снова возвращалась в повестку дня. На этот же период было намечено вступление России во Всемирную торговую организацию. Короче, экономическая программа второго президентского срока Путина точно соответствовала идеалам неолиберализма.
339
Финансовые известия. 20.02.2004
Такой поворот вполне закономерен. После того, как большая часть промышленности была приватизирована, единственная возможность для экспансии капитала сохранялась за счет открытия для рыночной эксплуатации тех сторон жизни общества, которые до сих пор были от нее защищены. Понятно, что такая политика ни в одной стране мира не вызывает восторга у населения. Но именно потому государство становилось все более жестким и авторитарным. При этом ответственность за «непопулярные меры» должна была ложиться на правительство, а стабильность системы обеспечивал «всенародный лидер», стоящий как бы над схваткой.