Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали
Шрифт:
Впрочем, тот же Путин регулярно повторял, что принадлежащие правительству компании имеют полное право приобрести активы разваливающегося ЮКОСа. На первый взгляд это может показаться противоречием. Но лишь на первый взгляд.
Экономическая программа власти оставалась неизменной, несмотря на все перипетии дела ЮКОСа и истерику либералов. «Я считаю, — заявил Путин в сентябре 2004 г., — что Россия должна стремиться в экономике к дерегулированию, снижению учетных ставок и постепенному прекращению необоснованного вмешательства государства в экономику, в том числе с помощью субсидирования неэффективных отраслей производства» [368] . Предприятия, которые не могут конкурировать на мировом рынке, обречены были президентом на гибель. Наступление на социальные права трудящихся усиливалось, повергая в шок не только левых, но и мало-мальски здравомыслящих либералов. Казалось, что страной руководит какой-то маньяк, в действиях которого нет никакой логики. Власть провоцировала недовольство и слева и справа.
368
Известия. 25.09.2004.
На самом деле своеобразная логика в действиях властей все же была. Достаточно вспомнить историю старого российского капитализма, чтобы понять, что режим Путина стихийно шел по его стопам.
Люди, сидящие в Кремле, имели собственную систему взглядов. Они не были либералами в западном смысле слова, но испытывали твердую и искреннюю неприязнь к любой форме социализма. Это — государственники-рыночники.
Государственная собственность должна была постепенно усиливаться. Но это государство не собиралось брать на себя никаких социальных обязательств в духе социал-демократии. Не собиралось оно и выступать локомотивом развития, как в советские времена. Избранный курс был по-своему последователен. Экономика должна была остаться во власти рынка. Собственность концентрируется в руках правительства, а государство превращается в самого жесткого, агрессивного и безответственного капиталиста, использующего механизмы политического контроля и свою естественную монополию на насилие в качестве своеобразного конкурентного преимущества. Бюрократия не может в такой ситуации быть честной или эффективной, ибо коррупция превращается в цель ее существования. Зато власть не может позволить себе слабость или уступчивость, ибо это равносильно экономическому краху. Контроль над финансовыми потоками делается главным смыслом управления, присвоение казенного имущества — наградой за верную службу. Государство становится коллективной собственностью высших эшелонов бюрократии, а большинство граждан — массой заложников.
Демократия отменяется, поскольку она мешает осуществлению главной цели — превращению власти в закрытое акционерное общество, в бизнес. Но это отнюдь не значит, что правящие круги готовы отказаться от ставшего уже привычным для них буржуазного права или других атрибутов рыночного капитализма. Все эти механизмы необходимы для функционирования государства, превратившегося в закрытое акционерное общество — так же, как они необходимы для любого другого акционерного общества. А предприниматель получает доступ к рынку в той мере, в какой он способен договориться с теми, кто этот рынок реально контролирует. Что, конечно, не очень приятно для бизнеса, но тоже вполне соответствует законам капитализма. Ведь если бы на месте государства оказалась сопоставимая по мощи частная корпорация, она вела бы себя примерно так же.
Такие же тенденции были типичны для царской России. Другое дело, что теперь их довели до абсурда. Либеральная империя Путина выглядит как злобная карикатура на империю Романовых. Что, впрочем, закономерно. Отечественный капитализм никогда не отличался честностью и эффективностью. Реставрированный бывшими партийными боссами и продвинутыми сотрудниками госбезопасности, он стал только хуже.
Рыночникам-государственникам неплохо было бы вспомнить историю. Крушение царского режима оказалось подготовлено одновременными ударами слева и справа, неожиданным, но неизбежным соединением либеральных заговоров и стихийного массового протеста. Может, подобные параллели приходили на ум и кремлевским деятелям? Отсюда раздражительность, истерические рассуждения об угрозе революции. Но сколько бы денег ни выделить специалистам по политическим технологиям, как бы ни увеличить численность спецслужб и их полномочия, проблему не удавалось решить, ибо главный источник дестабилизации находился в самом Кремле.
Власти это понимали. Оттого и охватила бюрократию эпидемия воровства. Людовик XV мог цинично шутить про потоп, который случится «после нас». Правители России могли торжественно обещать народу, что потоп случится еще при жизни нынешнего поколения.
Дело ЮКОСа стимулировало рост и консолидацию либеральной оппозиции Кремлю. В условиях, когда Союз правых сил и «Яблоко» переживали тяжелейший кризис, противники Путина на правом фланге не могли объединиться вокруг какой-либо партии или коалиции. Формальным координирующим центром для них стал «Комитет-2008», созданный известным шахматистом Гарри Каспаровым.
Появление на первом плане таких фигур, как Гарри Каспаров или сатирик Виктор Шендерович, свидетельствовало об углубляющемся кризисе старой либеральной элиты. Все политики, с которыми в обществе связывалось представление о либеральной программе и идеологии, были настолько непопулярны, что выдвигать их на передний план не решались даже их единомышленники. К тому же ряд влиятельных государственных деятелей и бизнесменов (как, например, Анатолий Чубайс), несмотря на идеологическую близость с «Комитетом-2008», не решались открыто порвать с Кремлем.
В практическом плане лидеры «Комитета-2008» сталкивались с неразрешимым противоречием. С одной стороны, они возлагали надежды на серьезный кризис, который расшатает власть Путина, на массовое сопротивление режиму. А с другой стороны, они были твердо убеждены, что после победы над ненавистным президентом курс на рыночные реформы должен быть продолжен и даже радикализирован.
Соединить радикальные политические перемены с преемственностью социально-экономического курса мог бы только очень сильный лидер, к тому же опирающийся на массовую поддержку и влиятельную политическую организацию. В поисках такого лидера либеральная публика все больше обращала взоры на сидящего в Матросской Тишине Михаила Ходорковского. После потери собственности и добровольного отказа от каких-либо постов в бизнесе, став жертвой явной судебной несправедливости, бывший олигарх выглядел в глазах населения куда более привлекательным и вполне мог быть представлен народу как узник совести, своеобразный российский вариант Нельсона Манделы. Однако проблемой для либеральной пропаганды довольно быстро сделался сам Ходорковский.
Если бы он просто сидел в тюрьме, предоставляя «Комитету-2008» говорить за себя, бывший хозяин ЮКОСа вполне оправдал бы надежды либеральной элиты. Между тем опальный бизнесмен, обложившись книгами по истории России, принялся размышлять о собственной судьбе и судьбе страны. Итоги его размышлений не слишком понравились бывшим единомышленникам Ходорковского, оставшимся на свободе. Уже первое его письмо из застенка было озаглавлено «Кризис либерализма» и содержало достаточно жесткую критику приватизации. Сформулированная там позитивная программа была крайне умеренной и не шла дальше введения прогрессивного налога и перераспределения доходов. Но даже такая критика либеральных догм вызвала в прессе почти истерику, вплоть до того, что многие журналисты и политики усомнились в подлинности письма, а идеологи реформ выступили с гневной отповедью.
В декабре 2004 г. Ходорковский пошел еще дальше, опубликовав второе письмо. «Я — вослед многим и многим узникам, известным и безвестным, — должен сказать спасибо тюрьме. Она подарила мне месяцы напряженного созерцания, время для переосмысления многих сторон жизни, — писал заключенный Матросской Тишины. — И я уже осознал, что собственность, а особенно крупная собственность, сама по себе отнюдь не делает человека свободным. Будучи совладельцем ЮКОСа, мне приходилось тратить огромные силы на защиту этой собственности. И приходилось ограничивать себя во всем, что могло бы этой собственности повредить.
Я многое запрещал себе говорить, потому что открытый текст мог нанести ущерб именно этой собственности. Приходилось на многое закрывать глаза, со многим мириться — ради собственности, ее сохранения и приумножения. Не только я управлял собственностью — она управляла мною.
Поэтому мне хотелось бы особенно предупредить сегодняшнюю молодежь, которая вскоре войдет во власть: не завидуйте крупным собственникам. Не думайте, что их жизнь легка и удобна. Собственность открывает новые возможности, но она же ведет к закрепощению творческих сил человека, размыванию его личности как таковой. В этом проявляется жестокая тирания — тирания собственности.