Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали
Шрифт:
Беда в том, что правительство не готово было выполнить отводимую ему роль. Не дожидаясь президентских выборов, назначенных на 14 марта, Путин 24 февраля 2004 г. уволил премьер-министра Михаила Касьянова.
Отставку Касьянова ожидали практически с момента его назначения на пост главы правительства в январе 2000 г. Его называли «техническим премьером», ему прочили два-три месяца работы. Про него точно знали, что, не будучи членом команды нового президента, он долго на своей должности не протянет. В итоге Касьянов «протянул» почти весь первый президентский срок Путина. Уход премьера произошел в тот момент, когда этого менее всего ждали: ведь после выборов по конституции все равно правительство должно было подать в отставку. Официальные объяснения президента звучали путано и невразумительно.
Президент говорил, что назначая нового премьера еще до выборов, он стремится дать сигнал обществу и показать каким будет курс власти после 14 марта. Граждан России такое поведение лидера только запутывало, тем более что процесс реорганизации правительства требовал нескольких месяцев. Однако «сигнал» президента был адресован не населению страны, а деловым кругам и западным инвесторам, которые должны были твердо знать, что конфликт с олигархами и подавление оппозиции не только не могут поколебать либеральную направленность экономического курса, но напротив, усилят ее. От того, насколько убедительными будут в данном вопросе аргументы власти, зависела поддержка деловыми кругами результатов выборов. В таких условиях президент действительно не мог откладывать реорганизацию кабинета министров до весны.
Правительство Касьянова критиковали за пассивность, бездеятельность, за стремление «почивать на лаврах», пользуясь высокими ценами на нефть и пожиная плоды успехов, достигнутых за восемь месяцев премьерства Примакова. В преддверии второго президентского срока Путин дает понять, что пассивности больше не потерпит, начинается время активных действий.
Между тем именно пассивность, вялость и нежелание принимать решения, возможно, сделали Касьянова самым успешным премьер-министром постсоветской России. Его упрекали — в сущности, справедливо — в том, что он не использовал благоприятной конъюнктуры 2000—2002 гг. для структурных преобразований и решения долгосрочных проблем. Но дело в том, что под «структурными реформами» у нас понимают вовсе не меры, направленные на расширение внутреннего рынка, поддержку промышленности, повышение жизненного уровня, восстановление рушащейся инфраструктуры или инвестиции в образование и науку. Требуя «структурных реформ» отечественная элита имела в виду снижение налогового бремени для собственников, приватизацию и расчленение остатков общественного сектора, ликвидацию бесплатной медицины и выселение из квартир людей, не способных платить «коммерческие» коммунальные тарифы. Население смотрело на подобные планы с нескрываемым ужасом, зная по собственному опыту, что ничем хорошим такие эксперименты не кончаются.
Касьянов инстинктивно сознавал то же самое. Он не был идейным противником неолиберализма. Просто, будучи человеком осторожным и не склонным к авантюрам, он жил в московском Белом доме по принципу: «Не тронь лиха, пока лежит тихо». Зачем рисковать, если все идет нормально? В этом премьер-министр был похож на огромную массу своих сограждан, измученных потрясениями 1990-х гг., когда слова «реформа» и «беда» стали синонимами.
В правительстве шла непрерывная борьба между прагматиками и очередной «командой реформаторов», возглавляемой, как теперь положено, выходцами из Ленинграда — Германом Грефом (Министерство экономического развития) и Алексеем Кудриным (Министерство финансов). Амбициозный «план Грефа», торжественно провозглашенный в начале царствования Путина, был фактически похоронен в правительстве. Не реагировал Касьянов и на призывы Путина принять решительные меры для удвоения валового внутреннего продукта. Не вдохновила его идея президентского советника Андрея Илларионова за десяток лет догнать и перегнать Португалию. Прагматики понимали, что всевозможные «большие скачки», «модернизационные рывки» и «решительные меры» обернутся чередой катастроф, которые в лучшем случае приведут к крушению правительства, а в худшем — дестабилизируют страну.
Будучи занятым борьбой с политическими недругами, на саботаж правительства Путин смотрел сквозь пальцы. В некотором смысле «торможение реформ» было ему даже выгодно: пока исход политической борьбы оставался неясен, желательно было свести к минимуму риски в экономике. Но к концу 2003 г. ситуация радикально изменилась: недоброжелатели президента повержены, оппозиция сведена к политическому ничтожеству, недовольные олигархи изгнаны или «доведены до цугундера», а остальные крупные предприниматели должным образом выдрессированы.
Лидеры бизнеса теперь твердо знали, что прямое вмешательство в политику недопустимо. Что, кстати, соответствует теориям либеральной политэкономии. В свою очередь государство, в соответствии с теми же теориями, обещало удалить все препятствия для развития свободного рынка, свести к минимуму перераспределение доходов и отдать на милость частному сектору любую отрасль, в которой предприниматели пожелают извлекать прибыль. Президент отводит себе лишь почетную роль «ночного сторожа». То есть главы репрессивного аппарата, каковым он и является — по должности и по призванию.
Путь к этой либеральной идиллии лежал через новую волну неолиберальных мер. Однако неожиданным препятствием на этом пути оказалось само правительство, не желавшее провоцировать новый социальный кризис в собственной стране. Газета «Ведомости» отмечала, что «многие важнейшие законопроекты — от поправок в Налоговый кодекс до нового Лесного кодекса — буксовали именно с подачи Касьянова». Осторожный премьер не испытывал большого восторга по поводу проектов, предлагавшихся неолибералами из окружения президента. На протяжении четырех лет он успешно блокировал планы Германа Грефа и его команды. В 2004 г. ситуация изменилась. Когда правительство отправило на доработку очередной проект налоговой реформы, согласованный с администрацией, «чаша терпения президента переполнилась» [340] .
340
Ведомости. 25.02.2004.
Касьянов стал очередной ритуальной жертвой, принесенной на алтарь либеральных реформ.
На пост главы правительства был назначен Михаил Фрадков, занимавший пост представителя России в Евросоюзе. Российская элита оценила решение президента как жест Кремля в сторону Запада, а биржа реагировала очередным повышением котировок, «радуясь неожиданному назначению — новому премьеру, который одновременно опирается на “силовиков” и либералов, никогда не скажет “нет” президенту и будет последовательно проводить реформы» [341] .
341
The Moscow Times. 2.03.2004.
Как принято в России, назначение нового премьера было окружено обстановкой загадочности, а в конечном итоге стало напоминать неудачный розыгрыш. Как отмечает «Газета», «чиновники администрации президента и журналисты наперебой высказывали предположения, кого же назовет Путин. Кто-то пытался даже устроить тотализатор. Но назначение готовилось в такой секретности, что правильная кандидатура ни разу так и не прозвучала. Как выяснилось позже, правильный вариант не знали и те, кто в это время сидел за одним столом с Путиным». Зато потом, когда имя было произнесено, настроение изменилось в считанные секунды. Последовала сцена совершенно в духе Гоголя. «Опомниться не успели и стали одобрять», ехидно заметил кто-то из журналистов. Чиновники и депутаты «немедленно принялись хвалить решение Путина и хвастаться, кто дольше знаком с Фрадковым» [342] .
342
Газета. 2.03.2004.
Сам новый премьер узнал о своем назначении из телефонного разговора с президентом, его даже не удосужились вызвать в Москву из Брюсселя и узнать его предложения по составу, структуре или программе правительства. Да это и не требовалось. Программа уже была сформирована окружением Путина, в полном соответствии с неолиберальными учебниками. Другое дело, что ни один из питерских деятелей, приближенных к президенту не решался сам взяться за ее выполнение.
На всякий случай президент оставил под своим личным руководством Федеральную службу безопасности, Федеральную службу охраны, внешнюю разведку и другие хорошо знакомые ему ведомства. Решено было радикально сократить правительственную бюрократию. В результате проведенных энергичных сокращений количество министерств и ведомств увеличилось с 58 до 73. Зато число начальников, обладающих правом подписи и возможностью принимать решения, резко сократилось, результатом чего стала аппаратная неразбериха. Наблюдая все это, заместитель руководителя аппарата правительства А. Л. Головков меланхолически констатировал: «Пока эффективность работы федеральных структур скорее снизилась» [343] .
343
Эксперт. 2004. № 39. С. 14.