Ураган приходит внезапно
Шрифт:
Деда Чакана и французскую чету утро застало на большом старом ветвистом дереве. Раймон и Мари сидели на ветках, а Чакан устроился в огромном дупле.
Вот он сделал очередной глоток из большой металлической фляги, снятой с пояса, и с сожалением прикрепил ее к петле, сброшенной сверху.
Фляга тотчас уплыла наверх. Мари отхлебнула глоток и передала флягу мужу. Раймон переживал катастрофу с достоинством и даже пытался посасывать пустую трубку. На ветке, где он расположился, висела связка пойманной рыбы — очевидно, единственное, что
— Вот, говорят, все зло от водки, — начал свои рассуждения Чакан. — А вы подумайте своим иностранным умом: если бы я из дома не прихватил горилки, была бы нам всем тут хана. Застыли бы и превратились в эти… — Чакан изобразил руками гору.
— Айсберги, — подсказала сверху Мари.
— Точно. Конечно, за долгие годы употребления спиртных напитков и накопил в себе много внутреннего тепла, и мне никакой ураган не страшен, никакой всемирный потоп. Но Европа — другое дело… А помнишь, Маня, — в голосе Чакана вдруг зазвучали нежные потки, — как согревал я тебя своей любовью в одна тысяча сорок втором фронтовом году?
— Тише! — зашипела сверху Мари.
— О чем вы говорите? — заинтересовался Раймон.
— Емеля проголодался, — пояснила ему жена.
А дед, согретый изнутри горилкой и воспоминаниями, расчувствовался и уже почти пел:
— Помнишь, как приходила ты ко мне на сеновал ночами лунными, как таили мы от глаз людских и от ворога наши чувства пламенные…
Мари не выдержала, улыбнулась:
— На тебя наводнение плохо действует, Емеля!
Но деда уже не остановить:
— Как дарила ты мне жар души своей…
— Ну, ты уж не загибай, — рассердилась Мари. — В вечной любви клялся, а как ушел, так и забыл тут же…
— Разошлись наши жизненные пути, Мария… — в голосе деда прозвучал трагический надлом. — Маня…
— Что, Емеля?
— Спусти мне фляжечку, я еще глотну…
— У-у, пьяница! — крикнула Мари, но фляжку все-таки опустила вниз.
Над их головами вдруг загрохотали лопасти винта, разрубающего воздух. К дереву, приютившему потерпевших, приближался вертолет.
Голова Ольги Чернобрнвцевой лежала на руках Березина. Лицо ее было спокойным, она говорила ровным тихим голосом. Березин, в изорванной одежде, в ссадинах и кровоподтеках, был страшен, но, видимо, могучее здоровье уже перенесло его за черту опасности, и теперь, огромный и беспомощный, он прижимал к себе Ольгу. Они сидели на перевернутом баркасе, рядом громоздилась изуродованная «Волга».
— А я не жалею, что поехала с тобой, — шептала Ольга. — И не казни себя… Я была с тобой в минуту опасности, видела, какой ты смелый, сильный…
— Скоро найдут нас, обязательно найдут!
— А я не хочу, чтоб нашли, — слабо улыбнулась Ольга. — Не хочу никого видеть, кроме тебя… Ну, посмотри в глаза, посмотри. Может быть, в последний раз…
— Ольга, ты будешь жить!
— Не сердись… Я так… А помнишь, как мы первый раз увиделись? Я тогда сорта винограда перепутала… Помнишь? Как ты тогда посмотрел на меня, а потом еще раз посмотрел. Но уже иначе…
— Ольга… — голос Березина дрогнул.
— Ты сильный у меня, выдержишь… Жизнь
— Я-то выдержу… Я-то выдержу… А что толку с этой выдержки? Когда тебя не было со мной, я все равно знал, что ты где-то рядом… Думал о тебе… Вспоминал, какая ты…
— А какая я? — еле слышно спросила Ольга.
— Единственная, любимая.
— Говори еще… Говори… Я хочу слышать…
Ольга в изнеможении закрывает глаза.
— Когда-то, давным-давно, все было ясно. — Глаза Березина устремлены в пространство, и, кажется, он разговаривает сам с собой. — Семья, работа, люди… И вдруг настал момент, когда я понял, что жизнь моя лишается смысла, когда тебя нет рядом. Ольга… Ольга!.. — в страхе выкрикнул он и, вскочив на ноги, прижал к себе потерявшую сознание Чернобривцеву.
К одинокой фигуре мужчины с недвижной женщиной на руках с разных сторон приближались два вертолета. Они приземлились…
…Уже сидя в кабине вертолета, Березин тревожно всматривался в лицо Ольги, безвольно лежавшей на носилках.
— Как она? — тихо спросил Хоменко, тронув Березина за рукав.
— В тяжелейшем состоянии… А Женя? Женя где?
— Крепись, Григорий, Евгению Федоровну пока не нашли.
Вертолет стремительно шел в сторону суши.
Березин выходит к берегу, опустошенному наводнением. Море уже отступило, песок высох, и только коряги, выброшенные волной, да поваленные деревья напоминают о недавней беде.
Березин приблизился к перевернутому баркасу, бросил на него мимолетный взгляд. Тихое море ласково плескалось у самых его ног, а Березин стоял неподвижно, словно завороженный, устремив взор куда-то за горизонт.
К Березину подошла Анюта. Лицо у нее скробное, глаза наполнены слезами.
— Как же так, папа? Как же так?
— Держись, Анюта, держись.
— Как же она бросилась к морю?
— Все бросились кто куда. Анюточка, успокойся, прошу тебя.
Они вместе медленно двинулись по берегу моря…
Прошло время. На высоком берегу моря протянулась улица новых, только что построенных или еще строящихся домов. Возле одного из них мы видим разговаривающего со строителями Березина.
Из-за угла дома появилась Анюта, отыскав взглядом отца, отозвала его в сторону.
— Папа, приехала Ольга Семеновна.
— Чернобривцева?
— Да, она… Я обещала, что позову тебя. Она так плохо выглядит после больницы.
— Я ее не видел с тех пор…
Березин и Анюта вышли к берегу, где на поваленном стволе сидела Чернобривцева.
— Пожалуйста, Ольга Семеновна, — сказала тихо Анюта. — Я пойду, папа.
— Иди, дочь… Ольга! — взволнованно повернулся к Чернобривцевой Березин. — Почему же тебя так долго не было?
— Но ты же знал, я трудно, приходила в себя.
— Мне запретили навещать тебя… А я так нуждался в этом.
— В чем?
— В твоем голосе, Ольга.
— Я звонила тебе.
— И молчала при этом…
— Я, Гриша, на себе тяжелую вину чувствую, — горько проговорила Чернобривцева.
— А ты-то при чем? Стихийное бедствие, — пожал плечами Березин.