Ураган

Шпанов Николай Николаевич

На деньги, приходившие из-за рубежа, конторы «Аэролюкс», «Аэрофото», «Аэросъемка», «План и карта» арендовали у оккупационных властей союзников специальные самолеты для тайной съемки поверхности сопредельных государств. Все эти конторы — дочерние предприятия чудесно воскресшего акционерного общества «Ганза-Люфтбильд». Во все снова, как до Гитлера и при Гитлере, вложены средства испытанного бойца на фронте «воздушного господства Германия» семейства Бауэр. Там и сям на аэродромах федерального рейха отводятся секретные уголки, куда не имеют доступа пилоты гражданской авиации. Действительны только специальные пропуска бундесвера и оккупационных войск союзников. Тайную воздушную разведку обслуживают

самолеты, присылаемые из-за рубежа. У них большая высотность, огромный радиус действия. Они способны от края и до края пронизывать воздушное пространство даже таких больших государств, как Советский Союз.

Такая система кажется вполне пригодной и в организации секретной воздушной службы Главного разведывательного управления для себя. Декорум может быть соблюден, тайна сохранена, если прикрыться вывеской научной ассоциации. В исследовании стратосферы и космического пространства заинтересовано все человечество. Вот гуманная и прогрессивная цель. На службу ей можно поставить самолеты самой большой высотности и самого большого радиуса действия. Вот цель, во имя которой можно засылать самолёты в воздушное пространство любой страны. В качестве эксперта к организации этой секретной службы привлекается старый гитлеровский специалист тайной фоторазведки полковник вермахта Ровельс.

«Стоп!» — мысленно воскликнул Лесс, когда Райан назвал это имя. Ровельс! Память тотчас восстановила Лессу картину: зал в Нюрнбергском Дворце правосудия. Международный военный трибунал. Заседание 30 ноября 1945 года. Оно посвящено разделу «Преступления против мира». Разбирается подготовка агрессии. Лесс внимательно следит за лицами Риббентропа, Кейтеля, когда с места поднимается полковник Эймен — начальник следственного отдела управления главного обвинителя от США.

«Господа судьи, я хочу вызвать свидетеля обвинения генерал-майора Эрвина Лахузена. Разрешите вызвать Эрвина Лахузена, чтобы он мог дать показания перед трибуналом…»

Когда Лахузен, один из ближайших помощников начальника гитлеровского абвера адмирала Канариса, заканчивает показания, изобличающие Риббентропа и Кейтеля как организаторов самых бесчеловечных репрессалий против мирного населения Польши, полковник Эймен вдруг спрашивает, знает ли он, Лахузен, кто такой полковник люфтваффе Ровельс и какова была деятельность части особого назначения, в которой тот служил.

— Ровельс возглавлял специальную авиационную часть высотного полета, которая совместно с отделом разведки вела разведывательную работу в некоторых областях и государствах… — отвечает Лахузен и подробно рассказывает о том, как в воздушном пространстве разных стран производилась аэрофотосъемочная работа высотной части Ровельса: Польша, Англия, Франция, юго-восток Европы.

***

Эймен: Скажите, когда производились эти разведывательные полеты над Лондоном и Ленинградом?

Лахузен: Точно даты указать не могу. Но могу сказать: эти разведывательные полеты имели место в указанных районах, результатами их являлись фотографии, передававшиеся по назначению.

Эймен: Эти полеты держались в секрете?

Лахузен: Конечно, они были весьма секретны.

***

Вот кто он, этот почтенный эксперт, упомянутый Райаном! Что ж, тогда, пожалуй, можно поверить Райану, что Управление надеялось в результате совместной работы с детищами аденауэровской «Ганза-Люфтбильд» располагать неплохой картой СССР и стран Варшавского договора. Господа генералы рассчитывали раскрыть все военные секреты Востока, засечь их ракетные батареи, разметить

на карте радиолокаторы и радиомаяки, расшифровать коды радионавигационной службы, составить точную карту размещения промышленности в глубинных районах СССР. Да, тогда генералы могли надеяться поразить Советское государство в самое сердце. И можно себе представить, каким страшным ударом для Управления было разоблачение этого плана, когда русские одного за другим стали сбивать его воздушных разведчиков.

Чтобы понять из рассказа Райана подлинный смысл тезиса «открытое небо» в понимании Парка и его дипломатии, вовсе не нужно было быть опытным разведчиком, достаточно было того, что Лесс знал как журналист. Он воскликнул:

«Но ведь то, что немцы собираются делать при вашем участии, — шпионаж!»

«Разве дело в названии?» — удивился Райан.

«Гнусная работа, дружище».

«Не гнуснее прочих, но по крайней мере за нее хорошо платят, в отличие от многих других — скажем, чистить канализацию».

«Все-таки подлая работа, Гарри, — сказал Лесс, — воспользоваться «открытым небом», чтобы готовить удар… Выходит, что русские правы, яростно возражая против этой ловушки?»

«Не пустят в «открытое небо», проникнем в закрытое. В конце-то концов какая разница, ползет ли шпион по земле, переплывает пограничную реку, выходит из морского прибоя, спрыгивает на парашюте или, наконец, как делаем это мы, перепрыгивает границу на высоте нескольких десятков километров? Главное: все стараются сделать это незаметно. А если их замечают — стараются удрать».

«А когда удрать не удается, пускают себе пулю в лоб?» — спросил Лесс Райана.

Летчик пожал плечами:

«Да или нет…»

«От чего это зависит?»

«Умирают дураки».

«Теперь я понимаю, за каким чертом Западу так нужно «открытое небо».

«И то, что за ним следует?» — с усмешкой спросил Райан.

«Бомбы?..»

***

И вот теперь, в мгновение, когда Лесс смотрел в лицо разъяренного Парка, когда ему пришло на память все, что он слышал от Райана, Лесс решил, что у него есть на что поддеть Парка.

— Еще один вопрос: правда ли, будто один из дипломатов сказал: «Если русские не клюнут на контроль, мы заставим их подавиться «открытым небом»?

— А почему бы и нет? — усмехнулся Парк.

Но по тому, как он поджал губы, еще больше сморщил измятое лицо, Лесс понял: вопрос неприятен Парку. Чтобы не дать ему собраться с мыслями, Лесс поспешно продолжал:

— А разве «открытое небо» — это не та самая мина, которая способна взорвать любые переговоры, пока нет твердой договоренности о разоружении? — И, делая вид, будто не замечает Фримэна, старавшегося остановить его, Лесс продолжал: — Разве русские не правы, когда говорят: «Пока нет разоружения, пока в мире существуют запасы ядерного оружия, всякий инспекционный полет может превратиться в трагический трамплин для мировой войны»? Разве и любой русский самолет не может вместо фотографической камеры взять на борт ядерную бомбу и неожиданно сбросить ее нам на голову? Мы будем застигнуты врасплох и уничтожены.

Несколько мгновений Парк молча смотрел на Лесса. Тишина, царившая в зале, была такова, что дыхание толстяка Фримэна казалось сопением паровой машины.

Наконец Парк отчетливо проговорил:

— Мне нечего сказать!

И, с усмешкой глядя на Лесса, с издевательской ласковостью продолжал:

— Лесси, дружище, вы нарушили наш обычай: не сказали, кого вы тут представляете.

По залу прокатилась волна приглушенного смеха. Лесс понял, что Парк попросту выигрывает время: разве он не видит на лацкане пиджака Лесса жетон агентства «Глобус»?