Уравнение Бернулли
Шрифт:
Надо набраться терпения, Женька все равно скоро позвонит, куда он денется. Даже если «двоечница» в знак благодарности за сухую скучную теорию уже успела обучить прилежного мальчика самой веселой и, скорей всего, самой главной из всех на свете учебных дисциплин. Потому что «двоечница», это по-любому несерьезно. И нос у нее картошкой, и рожа блином.
То есть Рита далеко не всегда была склонна преувеличивать собственные фактурные недочеты, а лишь под настроение. Под иное же настроение — совсем наоборот.
И Женька впрямь позвонил.
— Привет! — гаркнул как ни в чем не бывало Женька, вспомнив о Рите лишь в предпоследний день опостылевших каникул.
— Простите, кто это? — манерно пропела с фальшивым недоумением Рита, предвкушая, как она сейчас поиздевается вволю…
— Кончай придуривать, будто не узнаешь. Я это. Ты — одна?
— Естественно. У родителей каникул нет.
— Так я — зайду?
— Валяй. Любопытно поглядеть, какой ты стал после внеурочных занятий.
— Вот-вот, и мне любопытно… Все, выхожу…
И Женька положил трубку, оставив подружку томиться целых десять или даже пятнадцать минут, ведь из последней его фразы выходило, что свежая новость, которую ему приготовила Рита, возможно, будет не такой уж свежей…
И вот — звонок в дверь.
— Привет еще раз.
— Привет. — И никаких нежностей. Значит, уже знает что-то. Неудивительно — столько общих знакомых. Ну, и плевать. Небось тоже не ангел.
— Проходи. Чай — будем? Папа вчера торт покупал — хотел порадовать любимую дочь, которая все каникулы, как — царевна Несмеяна. Это папа меня так иногда называет. Торт здоровый был, мы не доели, еще здоровый кусок остался.
— Спасибо, не хочу ни торта, ни чаю. Уже тошнит от сладостей, да я к тебе на минутку, у меня, сама знаешь, каникулы только в феврале, а сейчас — совсем наоборот, сессия.
— Знаю, не забыла. И как успехи?
— Нормально…
Между тем, вот так ни о чем разговаривая, прошли в комнату, сели друг напротив друга.
— Ну, — Женька пытливо поглядел в глаза, — рассказывай, как встретила праздник, небось, впечатлений через край?
Явно что-то знает. Не исключено, что знает вообще все.
— Может, начнем с тебя?
— Пожалуйста. Я праздновал в кругу семьи, как путевый, лег спать в третьем часу, встал в одиннадцать, поел и — за учебники. Все.
— Ну, и я — аналогично, кроме учебников.
— Да что ты! А мне одна твоя одноклассница говорила…
— Значит, наводил справки!
— Больно надо. Не думал даже. Она — сама.
— И что же
— Хотелось бы, знаешь, из первых рук…
И Ритку будто прорвало. Она уже совсем забыла, что намеревалась ошарашить дружка пикантной новостью, она вдруг почувствовала себя всеми обиженной, обманутой и преданной, разозлилась на весь свет, будто не добровольно совершила то, что совершила, а под страхом смерти, но никто не желает этого понимать.
— Да, я неплохо встретила Новый год! В компании настоящего джентльмена, который наконец-то сделал меня женщиной! А еще он звал меня с собой в Англию на все каникулы, но я отказалась — не видала я той Англии! А еще…
Рита, ей-богу, не знала, что придумать еще, но хватило и этого. Потому что Женька — куда только девалась его всегдашняя невозмутимость — вскочил, как пружиной подброшенный, и лицо его красными пятнами покрылось, а губы дрожали.
— Хватит! Ты… Ты… Эх, ты!
И он кинулся в прихожую, стал поспешно одеваться, как когда-то поспешно одевалась Рита, стремясь скорее покинуть чужой богатый, враз ставший невыносимым дом.
Он громко хлопнул дверью, а через минуту внизу стрельнула дверь подъезда. А Рита все сидела в кресле, будто приклеенная, и довольно глупо улыбалась, хотя ей, кажется, хотелось заплакать.
Но постепенно взяла себя в руки, дурацкую ухмылку поспешно скомкала, однако задержалась перед зеркалом. Многие люди, особенно молодые, любят беседовать с собственным отражением, советоваться с ним в трудную минуту, сверять с ним постоянно меняющееся мнение о себе, которое ведь только при взгляде со стороны всегда кажется неизменно завышенным или, напротив, заниженным, а на самом деле куда более динамично. С возрастом потребность общения с зеркалом, как правило, снижается, потому что, во-первых, зрелище объективно делается менее приятным, а во-вторых, человек учится общаться с самим собой даже без такого посредника, учится глядеть прямо внутрь себя…
— Свет мой зеркальце, скажи, я — дура, да?
— Пожалуй…
— Но кто ж знал, что так получится?
— Да можно было, вообще-то, и такой предвидеть вариант.
— Женьке вроде всегда все по фиг было… Я ж хотела проверить…
— Себя или его?
— Да, наверное, обоих…
— И что же?
— Ему, кажись, не по фиг…
— А тебе?
— Вроде тоже… Хотя точно не знаю…
— Узнаешь, когда он со своей «двоечницей» тоже…
— Да ради бога, от него не убудет, зато научится!
— Я имею в виду, что у него с ней всерьез получится, а ты будешь не при делах вообще.
— Да и плевать, другого найду!
— А это еще бабка надвое сказала.
— Что — надвое? Что — найду, или что — плевать?
— И то, и другое, подруга…
— Да Женька еще одумается, прибежит!
— Обрадуешься тогда?
— Фиг знает…
Такой вот содержательный вышел диалог.