Уравнение с четырьмя неизвестными
Шрифт:
И теперь, когда жизнь преподнесла ему Веронику Романову, ведьму и Веру, Влад был совершенно спокоен. Влад Каминский вообще был не склонен к экзальтации. Для него все было просто. Просто жить. Просто ждать. Просто любить. Сложно было смириться, когда она умерла. Но он смирился. Его на редкость здоровая психика переварила это. Выплеснула байтами музыки и слов. Сделала его знаменитым. А теперь он хотел быть счастливым. И никто не сможет ему помешать. Ведь бомба не падает дважды в одну воронку? Смерть не приходит дважды? Да? Влад смотрел на звезды и задавал им этот вопрос…
*Это было как козырная девятка. Девятка, но не валет. —
*Откатиться до последней релизной ревизии — вернуться к последней сохраненной версии кода. *Деберц — карточная игра, играется вчетвером. *карте — место — картежная поговорка, означающая что брошенная на стол карта не может быть заменена, ход сделан. *Строгач — редакция правил, при которой к проигрышу(байту) могут привести любые обычно не существенные моменты – порядок раздачи карт, порядок объявления слова и т.п. *Обязы — положение в карточной игре деберц, при котором сдающий вынужден играть партию вне зависимости от своего желания. *«мы играем на похоронах и танцах» — строчка из песни группы Машина Времени. *Паспарту? (фр. passe par tout) — кусок картона или бумаги с вырезанным в его середине четырёхугольным, овальным или круглым отверстием, под рамку, в которую вставляют фотографию, рисунок или гравюру. Это позволяет свободнее подбирать размер рамки под размер изображения. Кроме того, на паспарту часто располагают поясняющие подписи, автограф изображённого.
Глава 12
Аверс:
Все происходило как в дурном сне. Воскресным днем я оказался в обезьяннике гагаринского райотдела. Надо мной висел срок до восьми лет. У меня не было почти никаких шансов доказать свою непричастность. И самое страшное – мне не позволяли позвонить. Я уже на дерьмо изошел, пытаясь уговорить капитана Леонтьева разрешить мне один-единственный звоночек, но опер был непреклонен: «Следаку тебя передам в понедельник, пусть он и решает…».
Я сидел в обезьяннике в компании пары бомжеватого вида алкашей и мужичка лет пятидесяти, державшегося на редкость спокойно и уверенно. Алкаши чинили между собой пьяные разборки, из которых я вывел, что взяли их за кражу какой-то ерунды, и вот страдальцы выясняли, кто сильней виноват и кто придумал прибрать к рукам это самое «палево». Мужичек лежал на лавке, закинув руки за голову и смотрел в потолок.
Нервы мои были в таком жалком состоянии, ужас и нелепость происходящего так вымотали меня, что я решил поделиться своей бедой с мужичком. В конце концов, он выглядел человеком бывалым и мог, во всяком случае, мне что-нибудь толковое посоветовать. Поэтому я подошел к нему, присел на корточки и протянул ему пачку сигарет. Удивительно, но курево мне оставили. Собственно, четырнадцать сигарет и пачка одноразовых носовых платков – вот и все, что у меня осталось на сегодняшний день.
Мужик смерил меня пристальным взглядом и потянул сигарету:
— Первый раз, что ли?
— Ну, в принципе, да.
— За что?
— Да подставили меня. Теперь хранение и сбыт наркоты вырисовывается…
— А ты, конечно, не при делах?
— Да я, блин, просто программист, батя. Я вообще не при делах. Я даже не представляю за что меня так-то. И главное менты, суки, позвонить не дают. Есть у меня товарищ, в таких делах шарящий, а позвонить ему не дают…
Мужик глубоко затянулся, покачал головой и вдруг вынул
— На, звони, пацан. У меня сын с тебя возрастом, тоже дурак. Звони.
Я выпучил на мужика глаза и схватил протянутый телефон:
— Спасибо! Спасибо, дядя! Ты, блин, такую мне счас услугу делаешь! Я…
— Хорош тарахтеть. Звони давай.
И я позвонил.
***
Васька — папенькин сынок. И в самом плохом смысле, и в самом хорошем. Васькин отец ворочает большими деньгами, и поднял он свои деньги не на ровном месте. И Ваське досталось многое от отцовской железной хватки. Он приехал через полчаса. Василий Сибирцев, мой лучший друг. Я, лох лохом, сидел в обезьяннике, пока Васька разруливал. Что он там говорил и кому – загадка, но Васька имел-таки связи и бабки. Большие бабки и крутые связи. Потому, что утром понедельника я вышел из дверей гагаринского РОВД совершенно свободным человеком. Васька выволок меня за локоть на крыльцо и остановился, закуривая:
— Ну, ты дал, Таир Эминович! Ну, ты влип, брат. Я тебя, конечно, отмазал, но какой ценой! Батя меня на бинты порежет за то, что я дяде Олегу звонил. И бабки придется вернуть, не дешево стало.
— Вася, брат, любые бабки! Я все продам, ты меня знаешь, за мной не задержится! Я… Спасибо, брат! — Я обнял Ваську, растроганный до глубины души. Я никогда ему не отвечу таким же мощным жестом — не из чего мне, нет у меня таких раскладов за спиной. Но благодарен ему я был до самых кишок. Я все еще не до конца верил, что Ваське удалось меня отмазать. Холодное сентябрьское утро казалось мне самым прекрасным утром в моей бездарной жизни.
— Двадцать тысяч, Таирка. Я совершенно не представляю, где ты их возьмешь, но столько это стоило. И то, спасло, что ни на чем твоих отпечатков нету — ни на траве, ни на бабках.
Сука! Двадцать тысяч! Рыжая шалава обошлась мне пипец, как дорого!
— Вась, я отдам. Я машину продам, кредит возьму, но я отдам, отвечаю!
— Отдашь, конечно. Я в тебе-то не сомневаюсь. Но… Короче, вопрос не в бабках. Садись, поедем, поговорим. Не тут же…
Мы сели в Васькин митцубан и поехали на Московский проспект, в кабак, среди прочего, принадлежащий Васькиному папаше. Я остервенело набросился на жратву, поскольку за целый день кроме чашки пустого чаю ничего не ел. Васька курил и сверлил меня глазами:
— Как все вышло, Таирка?
— Да писец как. Я в субботу, помнишь, рассказывал, что телка на байке мне под колеса упала? Ну, так приехала она с деньгами-то. В «Терем», как положено. И такая, стерва, вкусная… Я сам не понял, как… Короче, привел ее домой и… Во всех позах, короче. А утром менты пришли. Ее, конечно, и след простыл. А менты — вот они, и наркота в шкафу, и бабки в лопатнике… Кроме нее больше некому. А я первый раз ее видел. Ее нарочно кто-то ко мне подослал, только я допереть не могу, за что?!
— Как в сказке, Таира! Кому ты мог ТАК дорогу перейти? Чтоб две тыщи грина и тыщ на пятнадцать товару на тебя не пожалеть? Ты что, изобрел вечный двигатель? Или отбил бабу у наркобарона? Или косо посмотрел на кого? За что тебя? Ты ж, прости меня, лох обычный, ничем не примечательный, никакого с тебя навару. Если б не я, ты бы сел. И толку? Хата у тебя на кого написана?
— На меня. Да ей красная цена полтос, а ты говоришь, там двадцатка только травы была. Не, хата тут не при чем.
— Тогда баба? С кем ты мутил в последнее время?