Уравнение с четырьмя неизвестными

Scarran

Твою мать!

Ли слишком занята. Еще удар ногой в голову и поднять нож. Так, а теперь Таир. Да, черт возьми, ее спас Таир! Таир, которого она подвела под срок. Таир, который спал с ее Вероникой. Чурка проклятый.

— Прости меня, Птица, — прошептала Ли и пощупала пульс у него на шее. Сердце билось, артерия ровно сокращалась у нее под пальцами, — я сейчас. Я тебе помогу…

Ли похлопала себя по карманам и вынула телефон. Пластик и металл посыпались из ее рук. Телефон разбился, пока ее месили, вот что. Но Ли не сдалась. Она сунула руку в куртку Таира. Нету, нету. Вот он.

Черт, ей не везет сегодня. Во всем — аппарат разряжен, или просто выключен.

Ли похлопала по карманам Вары. Удача ей все-таки улыбнулась. Ли набрала номер…

Глава 13

Аверс:

Влад не повел меня домой. Влад не взял того, что я, растаявшая в его объятиях, была готова, да что там готова! мечтала ему предложить. У нас ничего не было. Мы немного пообнимались, глядя на сверкающий город внизу и пошли обратно. Вышли из Петровского сада и Влад поймал мне такси. Еще один поцелуй — и я плюхнулась в прокуренный салон. Дребезжащий жигуленок повез меня домой, на Шильмана, в пустую и гулкую бабушкину квартиру. К моим ноутбуку, синтезатору, смятым простыням и расписанным стеклам. К моим афишам и подвявшим цветам. Туда, где нет Каминского…

Я очень устала, мои физические и душевные силы были на нуле, но спасительный сон не приходил. Я бродила по квартире, пила коньяк, курила, ела что-то, слушала музыку… Я все крутила и крутила в голове наш разговор, свои смешные страдания по Диме, свои странные отношения с Ли, свой нечаянный кайф с Агаларовым. Все это меня пугало до дрожи, до истерики пугало. Я больше не собираюсь страдать! Больше — никогда! Мне не нужна странная и опасная, талантливая и сильная, удивительная девушка Ли. Не нужна? Будем считать, что не нужна. Мне не нужен Птица, павлин павлиныч, мачо, бабник, человек, боящийся чувств, как я. Слава богу, я тоже ему не нужна, так что здесь проблем не будет. Не будет? Нет. Мне не нужен сверкающий Каминский, с его распахнутым сердцем, с его простой уверенностью в себе и мире, с его омерзительно романтичным… всем! Не нужен? Нет! Не нужен! Мне никто не нужен! Я не собираюсь больше попадаться! Я не люблю НИКОГО и любить не стану! Я это уже проходила, это все… И больше не хочу. Меня вполне устраивает секс без обязательств, отличный, черт возьми, крышесносный, секс без обязательств. Жаль, что Каминский оказался таким порядочным, потому что его я тоже попробую и внесу в коллекцию, вот и все. Всё!

И в этот самый момент, когда решительная Вероника Романова с остервенением давила в пепельнице очередной окурок, заиграл телефон. Номер незнакомый. Я уже видела сегодня этот номер, всего несколько часов назад, а кажется, что прошла целая вечность. Я ответила:

— Вера… Ты нормально доехала? — без вступления и даже без привычного «алло» спросил Каминский.

— Нормально… — ответила я, не совсем понимая, что ему, собственно, еще надо?

— Я уснуть не могу. Пью вискарь. А ты что делаешь?

— Пью коньяк, — честно сказала я.

— Как я мог тебя отправить домой, а? Ну, не придурок ли?

— Придурок, — вздохнула я, — Я только что из штанов не выпрыгивала, а ты меня в машину пихал. Сам виноват.

— Я виноват, Вер… Может, я смогу это исправить?

Чертов Каминский!

Весь сегодняшний безумный вечер и не менее безумную ночь я думала, среди прочих романтических и пугающих мыслей, одну вполне конкретную мысль: как я попробую Влада Каминского. И теперь, когда я уже совсем смирилась с тем фактом, что попробовать его мне удастся еще не скоро, он звонит. Есть совесть вообще? Он это исправит! Счас!

— Шильмана пять, квартира тридцать семь! — выдала я ему. Ха, посмотрим, как он отвертится теперь.

— Подожди минуту, я возьму гарнитуру, — в трубке раздались какие-то шорохи, потом явственно вжикнула молния, хлопнула дверь и, наконец, Влад сказал:

— Я бегу к проспекту ловить машину. А что ты делаешь сейчас?

— Разговариваю с тобой. Ты серьезно насчет машины?

— Вполне, — голос слегка сбился, дышит часто… Блин, он действительно бежит! Не идет, а бежит!

— Ты что, бегом бежишь?

— Я же сказал.

— Придурок, — улыбнулась я.

— Конечно, придурок! А что ты делаешь сейчас?

— Хочу поменять простыни. Но руки заняты.

— Только трубку не клади. У тебя есть гарнитура?

— Есть где-то, — я пошла в кабинет, порылась в ящике стола и вытащила гарнитуру. Теперь руки мои были свободны, я запихнула аппарат в карман и пошла в спальню, — я нашла гарнитуру и меняю простыни. А ты?

— Шеф, на Шильмана. Сколько ты хочешь? Поехали! — это очевидно, бомбиле. А потом мне:

— Я в машине. А ты?

— Я меняю наволочку. И хочу пойти в душ.

— Только трубку не клади. Пусть полежит в ванной, я послушаю, как льется вода…

О господи, я сейчас захлебнусь в этой приторной патоке, черт бы ее побрал! Но, надо признать, возбудилась я за время нашего разговора так, что готова была заняться кое-чем даже с телефонным аппаратом. И я пошла в душ. Положила телефон на стиральную машинку, врубила воду и сосредоточилась на мытье, опасаясь, что могу увлечься намыливанием настолько, чтобы застонать в голос.

Спустя несколько минут я выключила воду и снова воткнула в ухо гарнитуру.

— Ты закончила, да? Мы уже на Мельниковской. Что ты делаешь сейчас?

— Я вытираюсь и разглядываю шкаф, — честно призналась я.

— Только не надевай слишком много всего, ладно? И не джинсы. У тебя есть платье?

Откуда у меня платье? Я перебрала полтора десятка плечиков с моими немногочисленными шмотками. Платье! И вытащила Лилькин подарок — совершенно идиотский бордовый атласный халатик. Правда, к нему прилагалась еще не менее идиотская кружевная…э-э-э…назовем это сорочкой. Но ее я надевать не стала.

— Что ты выбрала?

— Не скажу. Где ты?

— Я на Шильмана. Куда мне идти?

— Видишь арку около парикмахерской? Туда. Второй подъезд, шестой этаж.

В трубке эхом прозвучали шаги — это акустика подворотни.

— Я сейчас приду.

— Я тебе не открою, — пошутила я.

— Я выломаю дверь. Или влезу в окно. Я сейчас приду.

Я пошла в прихожую и открыла замок.

— Я пришел.

— Входи.

Дверь открылась. Каминский стоял на пороге. Глаза-льдинки, нет, глаза-ледяные омуты, смотрели так, что я даже испугалась. Он пришел.