Уравнение с четырьмя неизвестными
Шрифт:
— Тебе удалось.
— Я хотел сказать тебе… Черт, это трудно! Я хотел сказать, что… Вера, я…Ты для меня…блин, Вера, ты слышала песню?
— Слышала, — кивнула я.
— Так вот. В песне все — чистая правда, Вера.
И замолчал. Даже отвернулся, стал разглядывать ведро с бычками. Вот упырь! Он вымогал из меня какие-то слова, ожидал какой-то реакции, а я… Мои мысли судорожно метались в моей бедной голове. Я видела перед собой то победную усмешку Ли, то искаженное страстью лицо Таира, то снова улыбку-мечту Каминского на сцене. А потом из глубин моей памяти всплыл
Он, наверное, понял что-то по моей перекошенной роже, потому что сказал:
— Я все спел, Вер. Твой ход.
Я улыбнулась, как ведьма. Как ведьма из спектакля. Как ведьма, овладевшая сейчас моей несчастной душой. Я сказала:
— Туз треф! — и поцеловала его. Целовался он, как и положено рок-звезде из девичьих грез, божественно. Мы целовались несколько минут. Потом он отстранился и выдал ответ на мой туз:
— Хороший ход, — сказал Каминский, — С одной стороны это туз, что не может не радовать. С другой стороны это трефы, а не черви, что не может не огорчать. Впрочем, откуда взяться червам, ведь мы почти не знакомы, да? Хочешь познакомиться со мной, Вера?
Черт меня дери, этот мужик стоит того, чтобы… Ну, если бы я конечно была не Вероникой, а Верой. Но поскольку я все-таки Вероника…
— Меня зовут Вероника. Вероника Романова. Все еще хочешь узнать больше, Каминский?
Я, черт возьми, хорошая актриса! Могу поклясться, он вздрогнул. Он увидел ту сторону, которую не видел раньше, и она его испугала. Я напугала его, точно как в песне — как на крючок, на страх… И он тоже понял это.
— Я тебя не боюсь, Вероника Романова. Я думаю, что я люблю тебя. Даже если знаю не все.
Круто. Это круто. Это слова, которых я никогда не слышала раньше. Три коротких слова. Слова, о которых я мечтала с тринадцати лет и до дня, когда дверь мне открыла старушка в переднике. Это самая крутая штука, что случилась со мной за всю мою жизнь – вот так услышать эти три слова. Это было так неимоверно круто, что этот мужик сказал их. Настоящий, живой мужик. Вокалист и рок-звезда энского разлива. Талантливый мальчик Слава. Каминский. Я почти пасовала от этих слов. Это было как козырная девятка. Девятка, но не валет.* Я собрала свои сопли в кулак и ответила:
— Ты вообще нихрена не знаешь, Влад Каминский. И я нихрена не знаю. Мы почти на равных. Ты прокололся только сейчас. Но партия еще может быть сыграна. Туз бубен!
Господи, что я делаю? Зачем я это делаю? У меня есть шанс снова стать женщиной! Живой, любящей и любимой. Забыть. Поверить. Зачем я вколачиваю гвозди в крышку этой возможности? Зачем? Неужели Дима этого стоит? Неужели он? Или я делаю это ради Таира? Или ради Ли? Ради чего? Я больше всего на свете хотела бы отыграть назад, откатиться до последней релизной ревизии*… Но карте — место*. Жизнь играет с нами в самого злого строгача*. Я ждала. Каминский выбирал карту.
— Я играю. Валет!
Господи, как он хорош, как он хорош, Влад Каминский! Он играет со мной в деберц* своими чувствами! Какая ирония! Для
— Стой! У меня больше нет козырей, Вероника. Только я сам. Давай же, давай, скажи, что у тебя больше нет тузов!
— Мне нравится наш разговор, Каминский. Мне нравится, как ты играешь. И мне нравится твоя идея. Давай познакомимся, — сказала я, пряча в рукав туз пик.
***
Каминский ворвался в гримерку и взял быка за рога. А точнее — Кота за яйца:
— Кот! Ты пил?
— Нет, а что? — встрепенулся тот.
Solid-ы сидели вокруг на разномастных стульях и точили приготовленные Котом бутерброды. Среди кружек с чаем имели место банки пива и пластиковые стаканчики из-под чего покрепче. Жюли не было, и это меня даже удивило.
— Вероника, ты есть хочешь? — спросил Каминский и засунул в рот сразу пол бутерброда. Я была не особенно голодна, во всяком случае, не думала об этом, пока не увидела, как Влад ест. А когда увидела, сразу вспомнила, что ела последний раз в обед, а сейчас уже девять. Так что я не стала выделываться и схватила с тарелки бутерброд. Каминский одобрительно помычал с набитым ртом и вытащил из недр пакета банку пива. Вскрыл и протянул мне. Я благодарно кивнула, не прекращая жевать. Каминский взял банку и для себя, отхлебнул, проглотил и снова обратился к Коту:
— Отвезешь меня на Петрово поле?
— Отвезу, конечно, — улыбнулся Кот как-то подозрительно хитро. Я, разумеется, была не против попробовать в койке самого Каминского, но наша с ним игра не предполагала таких внезапных ходов. Так что его планы насчет Петрова Поля меня насторожили. Впрочем, оказалось, что это я — испорченная и развратная личность, а Славичек — чистый романтический мальчик. Я как раз начала второй бутер, когда он соизволил мне объяснить:
— Поедем в Петровский сад. Покажу тебе кое-что.
Ну, то, что я ожидала увидеть, вряд ли будет предъявлено мне прямо на аллее парка, так что я кивнула — рот мой был занят бутербродом. Каминский попытался мне улыбнуться, но из этого ничего не вышло, потому что его собственные хлеб, сыр и колбаска вознамерились сбежать у него изо рта через эту улыбку. Я захрюкала, глядя как он ловит беглецов и запихивает их обратно в рот. Следом за мной заржали и музыканты.
— Это, кстати, группа Silver Solid, — Влад обвел своих музыкантов широким жестом, — Паша — ударные, Олег— соло, Женька — бас, Эдик — клавиши.
По мере того, как он говорил, музыканты кивали, махали и улыбались. Я тоже кивала и улыбалась, усилено при этом жуя.
— А это, мужики, Вероника. Мы с ней в театре играем, — и положил руку мне на талию. Ну, все понятно, короче. Solid-ы улыбались так, что я невольно покраснела. Чертов Каминский. Но деваться некуда – если я хочу познакомиться с ним, мне придется познакомиться с делом его жизни. Так что я терпела, краснела и жевала, жевала…
Каминский расправился с пятым или шестым бутербродом и отряхнул руки: