Урбанизатор
Шрифт:
— Видишь, но не понимаешь. Смотри: впереди три сотни «унжамерен». Сзади — сотня в этих… полосатых штанах — удмурты. Вопрос: где их вторая сотня? Ответ: они будут лезть через тот проход, который нашли. Или через другие. Набери ещё три десятка молодёжи и отправляйся в помощь тем, кто там остался. Твоя задача: удержать проходы. Пока я не скомандую — сидеть там. Заруби это себе на носу. Иначе я вырежу это на твоей шее.
Факеншит! Элементарщина! Но… устава — нет, строевой — нет, дисциплина… на уровне осознанной необходимости. А осознание у хомнутых сапиенсов… работает
Теперь это… ополчение. Картинка скверная. Вчера было сотен семь мари. С полсотни они потеряли в бою. А сейчас у меня перед глазами… чуть больше трёх сотен. А где вторая половина? А — вот. В смысле: отож.
Кстати, вчерашний соотечественник с битой мордой — слинял. Наши люди всегда отличаются умом и сообразительностью. Найду — прирежу. Подлость, трусость, идиотизм… аборигенов не вызывает столь сильного раздражения, как «сообразительность» соотечественников.
— Илья, Самород, идите сюда. Сейчас поведёте войско. Слушайте план боя.
Языковой барьер: я не могу командовать этими людьми. И они моих команд не поймут, и до меня их… реляции не дойдут. Поэтому назначаю командиров с лингвистическим бэкграундом.
Мультилингвы-командующие топают вперёд, спускаются по оврагу вниз, к реке, следом валит общая масса со своими «онами», в арьергарде — «горные». Волонтёры-черемисы очень обижены на мари за то, что их давеча бросили на поле боя. А сегодня они почувствовали моё уважение. И вкус своей власти — при чистке табора беженцев от «отказников». Теперь они, несколько жёстко, подгоняют отставших, помогают спуститься по оврагу.
Те идут вниз, а перед воротами городища разворачиваются меченосцы моей хоругви. Всего ничего. Последний заслон на пути врага. Точнее — заградотряд. Ни врагов, ни «горных», ни «луговых» — наверх не выпустят. Битва будет там, в овраге. Между высокими и крутыми обрывами.
— Ну, что, Любим, как тебе такая позиция?
— Будто боженька босичком по душе! Ежели они до половины оврага войдут…
— Не жадничай. Довольно и четверти.
— Широковато, далековато…
— Не жадничай. Дай и другим вражьей крови попробовать.
Я уже говорил: в колчане — 30 стрел, мои стрелки выпускают полный колчан за 2–3 минуты.
Это и есть бой. «Момент истины». Апофеоз, кульминация.
Всё остальное… «подход-отход». Всё, что происходило за последние дни с момента появления «дедушек-послов» на Стрелке, многое, что случилось раньше, за годы моей жизни в «Святой Руси», куча всяких мучений, болей, трудов, переживаний и нервничаний — так, «притопы-прихлопы». Вот для этого. Чтобы поместить «правильных» людей с «правильным» инструментом в «правильное» место.
Два десятка луков, шесть сотен стрел… Лишь бы противник вошёл в устье оврага, над котором, на высоченном обрыве с левой стороны, Любим скрытно располагает стрелков.
Илья всё сделал правильно: вывел марийское воинство на лёд реки перед устьем оврага, заставил «онов» выдвинуть в первый ряд стрелков, построил пешцев плотными рядами. Я бы сказал: «сомкнув щиты», но… Ни здоровенных викинговских или древнеславянских дур, ни «русского миндаля во весь рост»… Маленькие тощие мордовского типа щиты, «мордовки». Одна на троих…
А что по этому поводу говорил Юрий Ким?
«Не видно даже брюк на них, Одна „мордовка“ на троих, И шорты, и шорты, и шорты».Шорт — нету. Не сезон. А так — похоже: брюк — не видно, только — штаны.
Это же охотники! Не — воины. Они в «бега» шли, а не в битву. Даже у кого и было — третьего дня в «Великой Битве» покидали. Удирать со щитом неудобно. Остались — только у самых храбрых. И у самых жадных — своё же! Вот кто со щитом — тот и «на щите» будет. В смысле: в первый ряд.
«Унжамерен» очень грамотно выпустили вперёд удмуртов — у тех стрелки почти все. Первые стрелы с обеих сторон легли в снег, удмурты перебежали поближе. После третьего залпа марийские стрелки завопили и побежали к копейщикам, после пятого — копейщики тоже побежали назад.
Охотники — очень терпеливые люди. Без терпения — зверя не возьмёшь. «Без труда — не вытащишь и рыбку из пруда». Только терпение и стойкость… чуть разные свойства. Стойкости здесь — не наблюдается.
Полусотня «горных» попыталась остановить бегущих — их снесли, просто затоптали. Илья попытался как-то организовать… Здоровый мужик, но когда «свои» лупят со всех сторон… Долбанули по кумполу и сшибли с ног. Панически орущая и вопящая толпа, отплёвываясь редкими стрелами и копьями, валила по оврагу. «Унжамерен», понимая, что такое счастье — «ворваться на плечах противника» — упускать нельзя, вместе с удмуртами ринулись в атаку. Все ж охотники! «Лови перепелку!» — с молоком матери.
Когда основная масса втянулась в узость, Любим скомандовал «бой».
По сути — всё. Через две минуты внизу не осталось и десятка бойцов противника, из которого не торчала бы стрела. Из многих — две.
Тут я выскочил на край обрыва и истошно завопил:
— Ончыко! Пуштын пытараш!
Что должно было означать: вперёд, режь-бей-убивай. И прочее нехорошее.
Все всё поняли, послушались и пошли. Но не сразу.
Сначала мои гридни, стоявшие в верхнем конце оврага, рявкнули дружно и, опустив обнажённые сабли перед собой, двинулись шеренгой на толпу беглецов. В середине шёл Салман, в обнимку со своим здоровенным палашом, и радостно улыбался. Человек собрался заняться своим любимым делом: «потрошением придурков». Что ж ему не порадоваться? От предвкушения.
Беглецы сообразили, что тут будет хуже, чем в любом другом месте, вспомнили моё «наведение порядка в строю», и повернули назад. Затоптанные в склон оврага «горные», само-откопались, выслушали мнение Саморода о них самих, об их матушках и о прочих предках, вплоть до мифической медведицы, и побежали за ним. Прямо на немногочисленных и раненых воинов противника. А уж когда и Илья, крайне обиженный за свою пострадавшую голову, выбарахтался из сугроба, да вытащил свой широченный двуручник, да вылез на протоптанную в снегу дорогу…