Урфин. Захват
Шрифт:
Подобно онемевшим плакальщицам, четыре больничных здания выглядывают из-за ограды. Они словно предостерегают – невольным узником городка может оказаться любой.
Стараясь отвлечься, больные гуляют по асфальтовым дорожкам, радуются цветущему виду деревьев, составляют планы на будущее… лишь бы случайно не упереться в приземистое одноэтажное здание – больничный морг. При виде мертвецкой смолкают голоса, отводятся взгляды, и пациенты торопливо уходят проч.
Чтобы истребить унылость, год назад корпуса покрасили яркими красками. Не помогло.
Теперь больничный городок выглядел хуже, чем раньше, словно убийца нацепивший клоунский наряд и зазывающий прохожих. Хорошо, что краска посерела и кое-где уже облупилась, еще пара лет и комплекс вернётся к прежнему виду. Хвала современным краскам.
Впрочем, старожилы уверяют, будто корпуса от самой постройки выглядели мрачно, а некоторых людей даже сводили с ума.
Любой человек, оказавшийся внутри, испытывал тревогу и начинал хандрить. Особо впечатлительные пациенты жаловались на ужасные видения.
Медицинские работники тоже нередко испытывали непонятный страх, больничная атмосфера угнетала, частые увольнения для больничного городка – обычное дело.
Старики верят, что все беды из-за строителей.
Городок строили заключенные и ещё живы те, кто помнят о случившейся трагедии.
Подсобник Кирюха, заросший вечно пьяный старикашка, клянётся, будто знает всю историю. Кирюха уверяет, что несчастье произошло тогда, когда он, будучи еще молодым парнем, работал на строительстве городка электриком.
Так ли это точно неизвестно, но рассказ подсобника полон стольких деталей и таких мелких подробностей, что похож на правду.
***
Шел 1961 год, строительство больничного комплекса только начиналось.
Заключенных пригоняли из ближайших лагерей, весь день кипела работа, а к вечеру колонны изможденных зэков возвращались в зону.
Именно тогда с далекого севера, прислали уже немолодого начальника стройки – Ухватова Сергея Кирилловича. Ходили слухи, что когда-то он руководил особым лагерем, а после закрытия, из-за крутости нрава, кочевал по стране.
Коренастый широколицый Сергей Кириллович развил бурную деятельность.
Не считая заключённых людьми, он истребил поблажки. Не выполнил дневную норму? Лишаешься пайка. Нарушил правила? Садись в карцер. Имелись и другие способы устрашения.
«Зэк – враг, а врагов следует уничтожать…» – часто говаривал Сергей Кириллович.
Хват, так начальника прозвали заключённые, развернулся широко.
С опережением графика велась стройка, его квартира блестела после нового ремонта, тюремные рабы: сверлили, строгали, точили нужные вещи.
Частенько Сергей Кириллович на стройке появлялся неожиданно, под его жёстким взглядом невольники вздрагивали, и всегда находились виноватые.
Иногда начальник привозил дочь – Любовь Сергеевну, стройную девицу лет шестнадцати с каштановыми волосами и надменным взглядом. Отец водил девушку по стройке, она смотрела во все глаза, заключённые строились, рапортовали: за что осуждены и сколько осталось. Морща носик от грубых запахов, Люба держалась важно.
Узники подобострастно улыбались, но за спиной начальника сверкали их злобные взгляды.
Хват жесток, стоит ему только заподозрить враждебность и виновнику жить останется недолго. Тяжёлая работа быстро загоняет в могилу.
Отчасти по причине жестокости, а отчасти по производственной необходимости, бывшего начальника особлага «Горный», переводили с места на место. Всё-таки Сергей Кириллович ценный работник, старый партиец, верный коммунист. Такими кадрами не разбрасываются, конечно, случались перегибы, однако где бы Ухватов ни оказался, поставленные партией планы выполнялись и перевыполнялись.
Зэки контингент трудный и потому глаза начальства на многое закрывались, жестокость неизбежна, когда обостренно классовое чувство.
На строительство больничного городка прибыл Сергей Кириллович среди зимы, когда закладывались фундаменты и рылись подземные переходы. Неизвестно почему, но в России строители предпочитают зимой работать на улице, а летом в помещениях.
Через шесть месяцев ударного труда, поднялись бетонные коробки зданий, и теперь работа кипела внутри.
Жарким июльским днём, желая застать отца, Люба пришла на стройку. Её волосы каштановым водопадом омывали плечи, ситцевое платье то и дело подчёркивало привлекательность молодого тела, гордо блестел над грудью комсомольский значок.
Водимая отцом она много раз бродила между куч строительного мусора, и привыкла к тому, что отмеченные номерами рабочие неизменно улыбались, а солдаты охраны вытягивались в струнку.
Тайком Люба представляла себя графиней, вот она шествует, блистая красотой и молодостью, а вокруг расступаются многочисленные холопы. Недостойные мысли для комсомолки, но что делать, если они приходят? Вспоминались романы о смелых рыцарях, придворных интригах, в голове возникали образы роскошных красавиц томящихся от любви.
Люба никогда не задумывалась, что испытывали согнувшиеся под гнётом бесправия грязные люди. Да и возможно ли, чтобы подобные существа чувствовали? Они лишь пешки, серая массовка её театра воображения.
Возле главного корпуса Люба остановилась, обычно вход охранял солдат, но охранника не было.
«Видимо, с отцом внутри», – решила Люба.
Её стройные ножки, увенчанные серыми сандалиями, весело затопали по ступенькам, взлетев на крыльцо, Люба оглянулась. Солнце слепит, дышится легко, запах травы и мокрой глины щекочет ноздри, мирно щебечут птички.