Урга и Унгерн
Шрифт:
– Здравствуй, Владимир Николаевич! – поприветствовал я хозяина трона. – Я Ивановский, если запамятовали. Весело тут у вас…
Не почувствовав иронической интонации, полковник оскалился в щербатой улыбке и, дергаясь своим вытянутым лицом из стороны в сторону, хлопнул себя рукой по колену. В другой его руке был кубок, к которому Доможиров довольно часто прикладывался во время беседы.
– Налейте Ивановичу магайла! – громко потребовал командир, после чего сполз с трона на многочисленные подушки и пригласил меня присесть рядом.
Перегар он издавал застаревший – наверное, во хмелю провел не одну неделю. Мне нужно было вести с ним серьезный разговор, однако полковник в таком состоянии не был способен на осмысленную речь. Ждать его протрезвления я тоже не мог, поди знай, когда оно наступит.
– Владимир Николаевич, у меня к тебе есть важное дело! – доверительным шепотом вещал я в его красное ухо, торчащее из-под папахи. – Имеется приказ барона Унгерна!
При упоминании Дедушки Доможиров встрепенулся и, дико выкатив глаза, завращал ими с бешеной скоростью, после чего сдвинул брови и, прищурившись, изобразил сложную гримасу, выражавшую одновременно сомнение, подозрительность и страх.
– Унгерн здесь?
– Пока еще нет, но очень скоро он тут будет! – Я развел руками в красноречивом жесте бессилия перед грядущими обстоятельствами.
– Бойцы, пошли все вон! – проорал полковник.
Бойцы прекратили разговоры, уставившись на своего командира. Те, кто спал, проснулись, потревоженные неожиданным криком Доможирова.
– Растряси тебя хуеманка! Мать же вашу поперек жопы, грушу в пизду, гвоздь в подпиздок, ведьму в сраку, головню в рот, а дьявола в запиздье! – Произнося речитативом матерщинные проклятья, Доможиров активно шарил свободной рукой среди подушек в поисках чего-то неведомого.
Бойцы осоловело смотрели на полковника, пытаясь поймать нить его крамольных рассуждений.
– Тройным перебором, да через семь переебов, вавилонской блудницы выблядки!
Полковник вдруг замолчал, поглядел по сторонам, силясь что-то вспомнить, пополз на четвереньках по подушкам вокруг трона. Он громко прошелся по святым угодникам, упомянул в непристойном загибе тринадцатую становую кость Христову, после чего святителя Михаила, Богоматерь и Крестителя объединил в греховном соитии, к которому умело присовокупил апостолов, святых старцев, бессмертную душу и неведомый мне до того «Святых икон блядский дух»…
Неожиданно из-под трона раздался треск выстрелов. Вскочивший на ноги Доможиров, в папахе и мятых трусах, держал в вытянутых руках маузер, пытаясь прицелиться в кого-то из пьяных вояк, вконец одуревших от представления.
– Полпизды вам на сраку, полжопищи на ебаку, шишку вам на хуй и в пердилище ветродуй! Чтоб ваши пизды заросли рубцом, хуй свернулся кольцом, ебите себя в сраку, накурившись маку!
После этого зловещего лирического вступления полковник нажал на спусковой крючок и дал очередью из своего маузера в сторону бойцов.
Кто-то вскрикнул, получив неожиданную рану, началась неимоверная суета и давка, буквально через десяток секунд в юрте, кроме нас с полковником, никого уже не было.
– Видал такое? Это мне модификацию маузера под автоматическую стрельбу один мастер в Урге произвел!
– Не Лисовский, случаем? – осведомился я.
– А ты что же, его знаешь? – удивился Доможиров. – Он самый, спилил там что-то, теперь как пулемет строчит, в руках хуй удержишь! В бою толку мало, но напугать им можно до усрачки. Только патроны сразу кончаются. Лисовский, правда, и тут усовершенствование придумал, сделал отъемный магазин на двадцать и сорок зарядов. В такой комплектации, да с прикладом – это уже форменный пулемет. С двух перезарядок может кавалерийскую сотню перекрошить легко, да габариты неудобные. Потому я десятизарядными магазинами пользуюсь, на пару очередей хватает. Ты что-то про Унгерна начинал, Иванович?
Искра трезвой мысли в глазах Доможирова затухала, он был истощен бессонницей и пьянством, стрельба из маузера придала ему бодрости ненадолго.
– А что, Володька, – начал я фамильярно, – не хочешь ли прочистить мозг кокаином?
– У тебя и кокаин есть? – снова ожил Доможиров.
– Не совсем кокаин! – Я достал из кармана заветную склянку и подмигнул полковнику.
– Кристаллы Рериха! Дружище, брат ты мой названый! Вот так чудеса! – Доможиров вмиг забыл про Унгерна и радостно уставился на меня.
Утром наш отряд выехал из Нарабанчи. Доможиров отпустил Чултун-бэйсэ и обоих торговых делегатов. Оссендовский засыпал меня вопросами, желая непременно знать о том, что произошло ночью в полевом лагере. Он слышал пулеметные очереди и крики бойцов, подумал, что этой ночью меня, скорее всего, расстреляли, и очень беспокоился о собственной судьбе. Его бесила моя скрытность – я не ответил на его многочисленные вопросы, – а еще больше то, что участия его в делах с освобождением сайда Улясутая не потребовалось. Выходило, что недельный путь через ледяную монгольскую пустыню был проделан Оссендовским напрасно. Все это не мешало ему, сидя у теплого очага на уртонах, заносить в блокнот свои впечатления и воспоминания, коих, судя по затрачиваемому на запись времени, было предостаточно.
В Улясутае я узнал от Михайлова, что из города уехал Бурдуков, а откуда-то с запада прибыл новый русский офицер, полковник Петр Николаевич Полетико, в сопровождении братьев Филипповых. Михайлову были предъявлены документы «от Центрального российского комитета по борьбе с большевиками». На основе этих бумаг Полетико требовал от полковника сдачи власти в Улясутае. Во время нашего отсутствия было проведено офицерское собрание, на котором прибывшим учинили длительный допрос. Мнения военных разделились. Сам Михайлов склонен был верить в слова Полетико, другие же считали, что он большевистский шпион и его следует расстрелять. Последнее слово оставалось за Михайловым, и он посчитал правильным передать Полетико власть, назначив того комендантом города.
– Как же так, Максим Михалыч? – удивился я, сидя за столом в доме полковника в день нашего возвращения в Улясутай. – Мне кажутся нелогичными и странными твои действия. Сначала это разграбление китайского каравана. В городе ходят слухи о том, что ты участвовал в дележе награбленного и отказал сайду Чултун-бэйсэ в возврате ценностей, конфискованных у китайцев. Теперь вот эта передача власти какому-то проходимцу с запада, представившему тебе документ от организации, о которой никто раньше и не слышал.