«Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война
Шрифт:
Порой аргументация Польши против пакта доходила до полного идиотизма. К примеру, Бек 3 июля 1934-го заявит Давтяну, что «само название „Восточное Локарно“ ему не нравится потому, что слово „Локарно“ вообще представляет неприятный термин для поляков». В ответ на что советскому полпреду пришлось разъяснять Беку элементарные вещи: «дело не в названии и вообще слово „Локарно“ пущено не нами, а различными газетами. Дело в самом принципе пакта, который имеет в виду обеспечить стабилизацию мира в определенном участке Европы» [344] .
344
ДВП СССР, т. 17, с. 438.
Этот принцип, логично рассуждал советский полпред, «должен быть полезен и для
Дабы дополнительно повеселить этого самонадеянного шляхтича, Давтян на всякий случай напомнил, что даже Франция — куда более мощное в военном отношении государство, тем более сразу после Первой мировой войны, перед лицом разоруженной и ослабленной Версалем Германии, — но и та в 1925 г. «тем не менее подписала Западное Локарно с Германией, ибо взаимные гарантии всегда лучше непосредственного применения силы» [345] . Но эту аргументацию, как и любую прочую, поляки не воспринимали. Союз с Гитлером им представлялся куда перспективнее.
345
ДВП СССР, т. 17, с. 438–439.
«Бек по-прежнему тянет и находит десятки вопросов, которые требуют еще „выяснения“, — информировал французский посол в Варшаве Лярош своего советского коллегу Давтяна 17 июля 1934-го, — поляки не хотят пакта, но будут приноравливать свое поведение к тому, как будет реагировать Германия. Последняя… будет стараться фактически свести пакт на нет путем различных контрпредложений» [346] . Варшава продолжала свой прогитлеровский саботаж пакта.
Время уходило в бесплодных дискуссиях с поляками, неизменно находивших «десятки вопросов» для дополнительного «выяснения». Наконец Варшава придумала новую «хохму». 27 сентября в Женеве Бек вручил Барту записку с очередными условиями польского присоединения к «восточному пакту».
346
ДВП СССР, т. 17, с. 482.
Теперь Польша требовала не просто участия Германии в проекте, но «включения в пакт статьи о полном сохранении в силе польско-германского соглашения в качестве базы отношений между обеими странами». Кроме того, Польша настаивала, чтобы ее избавили от каких-либо «обязательств в отношении Чехословакии» и «освобождения Польши от обязательств в отношении Литвы» [347] .
Нелепость данного польского требования была очевидной. Ведь пакт задумывался именно как механизм предотвращения агрессии против всех его участников. Тут же получалось, что Польше должны были оставить свободные руки в отношении Чехословакии и Литвы. Кроме того, как мы помним, в польско-германском пакте отсутствовала клаузула о прекращении действия этого документа в случае совершения агрессии Польшей или Германией.
347
ДВП СССР, т. 17, с. 617–618.
Поэтому, комментируя эти более чем странные польские предложения, нарком индел Литвинов абсолютно справедливо писал на имя временного поверенного в делах СССР во Франции: «Польша ставит условием также включение польско-германского соглашения в Восточный пакт. Необходимо потребовать от Польши уточнения этого условия. Если речь идет о подтверждении обязательств о ненападении, то отчего не включить и польско-советский пакт о ненападении, да и вообще это излишне, так как сам пакт будет включать пункт о ненападении. Если же Польша имеет в виду подтвердить ненападение Польши на Германию и обратно даже в случае их агрессии против других участников пакта, то это явно неприемлемо, ибо подрывает цель пакта» [348] .
348
ДВП СССР, т. 17, с. 662.
В конце 1934-го переговоры по «восточному пакту» усложнились ввиду убийства Луи Барту. В новом правительстве Фландена пост министра иностранных дел занял П. Лаваль, сторонник франко-германских договоренностей. В Москве опасались, что «восточный пакт» превратится из цели французской политики в инструмент давления на Германию с тем, чтобы достичь франко-германского соглашения.
Чтобы исключить какие-либо сепаратные переговоры с Гитлером, Москва настояла на подписании 5 декабря 1934 г. советско-французского протокола о том, что «каждое из этих двух государств обязуется не заключать никаких политических соглашений с Германией без предварительного совещания с другим правительством» и информировать друг друга о своих переговорах с представителями Германии, равно как и о всех политических предложениях, которые «ему будут сделаны со стороны Германии каким бы то ни было путем». К этому протоколу присоединилась и Чехословакия [349] .
349
История внешней политики СССР 1917–1980 гг. — М.: Наука, 1980, т. 1, с. 309–310.
В конце ноября 1934-го Лаваль направил Беку согласованный с Литвиновым меморандум, составленный, как не преминул отметить советский нарком, «довольно ловко и убедительно».
Суть его сводилась к следующему. Франция разделяет позицию Польши, что в пакте должна принимать участие и Германия. Однако, подчеркивал Лаваль, это участие будет «скорее реализуемо, если Польша даст принципиальный положительный ответ и не захочет делить с Германией ответственность за провал». Если же Польша настаивает на включении в «восточный пакт» содержания польско-германского соглашения, то «надо включить также двусторонние договоры о ненападении между Польшей, СССР и Балтийскими странами». Лаваль и Литвинов вместе выработали положение меморандума, предполагающее освобождение Польши от оказания помощи Литве и Чехословакии. Заканчивался документ «призывом к союзническим чувствам и интересам» [350] .
350
ДВП СССР, т. 17, с. 683–684.
Спустя месяц Польша дала «неудовлетворительный» ответ, о чем и сообщил французский премьер Фланден советскому полпреду в Париже 4 января 1935-го: «Польша явно укрывается за Германию, полякам придется раскаиваться, что они избрали такого партнера». И пророчески добавил: «Положение Польши может оказаться фатальным» [351] .
Варшава ни при каких условиях не собиралась участвовать в «восточном пакте». На публике ведя игру в «переговоры», в неофициальной обстановке польские дипломаты откровенно заявляли, что ни к какой коллективной системе безопасности на востоке Польша присоединяться не намерена. Так, 10 января 1935-го Муссолини сообщил советскому полпреду в Италии о разговоре Бека с итальянским послом в Варшаве: «Бек заявил о твердом решении Польши не присоединяться к Восточному пакту» [352] .
351
ДВП СССР, т. 18, с. 18.
352
ДВП СССР, т. 18, с. 25.
Чем дальше — тем меньше поляки скрывали свою отрицательную позицию. При этом Варшава не могла ее внятно обосновать, что, естественно, порождало подозрения относительно характера договоренностей Польши и Германии. «Не только мы, но и весь мир недоумевает по поводу отрицательного отношения Польши к Восточному пакту, — говорил 10 февраля 1935 г. Литвинов польскому послу в СССР Лукасевичу. — А когда нет этому удовлетворительных явных объяснений, то, естественно, ищут скрытых объяснений, и на этой почве не может не развиваться некоторая подозрительность».
Какого рода подозрительность? Например, Прибалтика. Ни польско-германский, ни польско-советский пакты о ненападении, ни союз Польши с Францией не являлись гарантией от вторжения Германии в страны Прибалтики (которые могли быть не только сами по себе объектом германских притязаний, но и являться «коридором» для нападения на СССР).
«Неужели, — спрашивал Литвинов польского посла, — он серьезно думает, что литовская или латвийская армии могут служить барьером против нападения на нас Германии. Неужели он не понимает, что эти армии могут быть опрокинуты в 3 дня даже нынешним рейхсвером? Но допустим, что немцы остановятся у наших границ, захватив лишь Прибалтику. Разве Польша с этим готова мириться?».