Уроки гнева
Шрифт:
— Хм. Не открою секрета, если скажу, что наши попытки в этом направлении были… не очень удачны.
— Мягко сказано, — фыркнул толстый. — "Не очень удачны", надо же!
— Это временные трудности, — сказал гость, слегка улыбаясь. — Посмотрите, кто набился в так называемое освободительное войско. Это же отребье, шваль, полудикое вонючее эхло! Как ни гоняли эту сволочь тастары с Серыми, вывести её подчистую за истёкшие годы не смогли — только оттеснили к границам Равнин. И теперь эти крысы, сбившись в жадную орду, отыгрываются за всё. Мародёрствуют, насилуют, пытают и убивают. А запретить их разгул или хотя бы ограничить Агиллари не может, иначе потеряет даже тот малый контроль над "армией", которым обладает сейчас. По крови своей он законный король Равнин, но он нищ — и вынужден закрывать глаза на то, как его люди добывают свою плату.
— Мы дали бы ему денег на армию.
— Ещё дадите, не сомневайтесь. И Агиллари с благодарностью возьмёт их. Но только когда займёт Столицу, не раньше. Он хочет победить сам, без поддержки — это не вызывает сомнений.
— Но вы… — замялся тощий, — вы могли бы шепнуть ему на ухо, что уже сейчас мы готовы оказать ему поддержку? Не хотелось бы выглядеть… э-э…
— Как переметнувшиеся к победителю, — закончил гость. — Это понятно. Сделаем.
Даже если деловитая прямота его коробила хозяев, показывать это они не решались. Уж кто-кто, а истинные закулисные владыки Приказа умели делать скидку для тех, за кем была сила. И не требовать слишком многого.
Часом позже в одной из уединённых внутренних комнат столичной цитадели человек, награждённый за свою службу Равнинам званием рыцаря, имел ещё одну беседу.
— Они готовы поступить разумно, — подводя итоги своему рассказу, заключил он. — С их стороны воцарение Агиллари не встретит сопротивления, скорее наоборот.
— Это было ясно заранее. Неожиданности?
— Нет. Ко мне присматривались. Лиссор пытался выказать себя идейным противником тастаров и ревнителем величия своей расы. Эгват делал вид, будто робок и податлив. А старик Нийм молчал и задал самый важный вопрос, как будто среди этой троицы его слово весит больше слова любого другого. В общем, ничего из ряда вон. Твой анализ, как всегда, оказался предельно точен даже в мелочах.
— Тастары уходят… — сказал собеседник рыцаря. Отвернулся, сделал три размашистых шага и встал у окна, глядя вдаль. Седую гриву его шевельнул сквозняк. — Тастары уходят, королевство остаётся. И остаётся долг. Скажи мне, старый друг, ты будешь жалеть об уходящем мире? О порядках, при которых мы были вскормлены и выучены?
— Эти порядки ещё не ушли, — ответил рыцарь. — И потому моё сердце молчит: у него нет глаз, обращённых в будущее. Но…
— Договаривай.
— Глаза, обращённые в будущее, есть у моего разума. И мне не нравится то, что они видят.
Рыцарь помолчал, и многие — те, кто лишь слышали о нём, и те, кто лишь видели его — сильно удивились бы выражению на его лице.
— Я не из учёных братьев, — заговорил он наконец, — но я тоже изучал историю. Мы, люди, показали себя хорошим зверьём. Мы живучи, как вороньё — но если бы не наша способность размножаться и жиреть на любом мусоре, наша глупость давно поставила бы нас на край гибели. Мы не разумны! Или разумны наполовину. Только человек — и Агиллари, безусловно, человек! — мог вернуть в мир каэзга. Мы завидуем силе тастаров, их долгому веку, их магии… но что мы сделали, когда у нас в руках тоже была магия? Мы уничтожили свой мир! Будь мы более разумны, разве смогли бы тастары захватить власть?
Человек у окна улыбнулся.
— Они бы не только не смогли, но и не стали захватывать нас. — Сказал он тихо. — Если ты действительно знаешь историю, то должен помнить, что тастары не стремились к власти как таковой — им была нужна лишь безопасность. Человек может презреть безопасность ради зыбких миражей: власти, славы, любви, чести. ОНИ руководствуются лишь заключениями разума. Горько признаваться в этом, но они правили нами и всё ещё правят не только по праву сильных. За ними, кроме силы, стоит ещё мудрость. Мы дети рядом с ними, друг мой Айкем… глупые, непокорные дети, не знающие пользы своей.
— Ну, мы-то с тобой давно уже не дети.
— Да, — согласился седой. — Мы не дети, потому что они научили нас, как быть взрослыми. А вот Агиллари учили совсем не этому. Его учили помнить, ненавидеть и мстить. Он гонится за миражами… за химерами славы и справедливости, кровавыми изначально. Странно ли, что пролитая кровь отмечает его путь?
Рыцарь по имени Айкем упрямо тряхнул головой.
— Мы можем помочь ему стать взрослым!
— Можем. И даже научим, наверно. Но боюсь, что для наших учителей будет уже поздно.
Глава одиннадцатая
В некий день войска принца Агиллари, которого всё чаще звали королём и Справедливым, подошли к Столице. И Столица открыла ворота перед законным владыкой.
Толпы любителей поглазеть стиснулись на площади у ворот в одну большую бучу. Женщины и мужчины, подростки и старики, бедняки и люди вполне состоятельные — буча поглотила всех, смешала, растворила. Агиллари вступил в город, ожидая подвоха, но подвоха не было, и казалось, что плотный клин закованных в железо телохранителей пригодится лишь для того, чтобы продавить дорогу в людской массе.
…После даже люди Тайной службы не смогли узнать, кто закричал первым. Да и неважно это было, потому что спустя минуту кричали уже многие. Может быть — все. В этот момент горожане любили нового владыку и спешили выразить чувства способом простым и буйным. Столичные жители срывали с себя сдержанность, ценившуюся при тастарах, как пленник срывает постылые оковы.
Толпа забурлила. Телохранители быстро начали увязать в ней. Принц, сидевший в наспех украшенной повозке, поморщился, наклонился и сказал что-то человеку с полными скуки глазами. Выслушав, тот выкрикнул приказ, потерявшийся в общем шуме. Толпа не услышала его.
Зато услышали телохранители.
И потянули из ножен мечи.
Спустя ещё десять минут дорогу перед принцем Агиллари перестало преграждать что бы то ни было. В живом железном кольце, кое-где забрызганном красным, принц Равнин проследовал к цитадели и вошёл в неё без единой помехи. А следом за новым королём через городские ворота втягивалась в Столицу, тут же распадаясь на большие и малые отряды, нестройная лента вооружённых людей. Войско освободителей.
И пришедшая следом ночь, когда оно освободило Столицу от нелюдей-угнетателей, была пьяной. Была громкой. А ещё — горькой от дыма и красной от огня.