Уроки переносятся на завтра
Шрифт:
– В общем, так, - с трудом выдавил из себя Шнырь.
– Мы прилетели на Землю с другой планеты.
Писарь отчётливо икнул, а конвойные покрепче сжали челюсти. Но ни один мускул не дрогнул на лице майора.
– И каковы же цели вашего визита?
– вежливо осведомился он.
– Чистой воды любопытство, - заверил его Шнырь.
– У нас там на этой… Да вы всё равно не знаете… Короче, мы достигли предела совершенства и теперь пожинаем плоды, так сказать. Всю работу за нас выполняют машины, всего в достатке и бесплатно. Войн нет, природных катаклизмов тоже.
–
– Почти, хотя мы и называем его по-другому. В общем, все замечательно, но иногда, знаете ли, скучновато. Хочется чего-нибудь эдакого...
– Импозантного, - подсказал Атилла.
– Во-во! А то порой такая тоска наваливается…
– Аж тошнит!
– Но, слава Всевышнему, - продолжил Шнырь, - остались ещё отдельные уголки в природе, наподобие вашего, куда мы отправляемся отдыхать душой.
Майор с улыбкой откинулся на спинку кресла.
– Предел совершенства, говорите? По мне, так вы нарисовали картину самого что ни на есть застоя. Гниёте заживо, господа.
– Тут вы совершенно правы!
– легко согласился с ним Шнырь.
– Но диалектический материализм открыл нам глаза.
– Дал новое дыхание!
– опять вмешался Атилла.
– Это бесконечное развитие по спирали, эта неуспокоенность, этот животворящий энтузиазм! Вот что мы собираемся позаимствовать у землян...
– Он как бы осёкся.
– Если, конечно, вы нас отпустите.
Майор молчал.
– Нипочём не отпустят, - усомнился Шнырь, глядя на него.
– А жаль.
– Мы могли бы договориться, - понизил голос Атилла.
– Новые технологии в обмен на нашу свободу. А?
– Наличные?
– предложил Шнырь.
Писарь уже давно ничего не строчил. Амбалы откровенно зевали.
– А звездолёт вы где оставили?
– спросил мудрый майор.
– Нигде, - признался Атилла.
– Эти погремушки нам ни к чему, - пояснил Шнырь.
– Мы путешествуем одним лишь напряжением силы воли...
Но как именно они это делали, он поведать не успел.
– Хватит!
– заорал в бешенстве майор и вскочил со своего места.
– Поиграли и будет. А теперь слушайте меня внимательно. Сейчас вам выдадут пишущие принадлежности и по листку… Нет, по три листка бумаги. Ровно в 18-00 я вернусь, и прочитаю ваше чистосердечное признание. И если там не будет того, что я ожидаю от вас услышать, пеняйте на себя. Глаз с них не спускать!
Он пулей вылетел из кабинета, успокоившись сразу, как только закрылась за ним дверь. Противника нужно изматывать сменой ритма и декораций. Расколятся. И не таких обламывали.
А в кабинете продолжался спектакль.
– Что происходит, дорогой мой друг?
– горестно спросил Атилла.
– По-моему нам не поверили.
– Я тоже так считаю. Ну что ж, любезнейший, - обратился Атилла к писарю.
– Давайте реквизит.
– Мы не из тех, кто прячется по кустам, как страусы.
Им тут же выдали по короткому карандашу и по стопке серой бумаги, и друзья погрузились в творчество. Достаточно продолжительное время они не произнесли ни слова, пока Атилла не оторвался от своего труда и не обратился к писарю:
– Уважаемый, как правильно пишется слово «дроболызгнуть»?
– Отвечать не положено, - заученно пробубнил тот.
Но вместо него отозвался Шнырь.
– Что-то ты фантазируешь. Я и слова-то такого не слышал.
– Ну, как же! Это когда в лоб кулаком.
– А что, мы уже, значит, ВУЗов престижных не заканчивали? Грамоте не обучены?
– Практики мало, - пожаловался Атилла.
– Тупею на глазах. Вот, послушай, что у меня получилось.
Но Шнырь лишь скомкал свой листок и бросил его на пол.
– Всё! Надоело! Пора сматываться отсюда.
– Друг, мой. Ты же знаешь, что я не сторонник применения грубой силы.
– Правда?
Конвойные переглянулись и одновременно потянулись к кобурам.
– В сортир можно?
– в открытую глумясь, спросил Шнырь.
– Я быстро. Одна нога здесь — другая там.
На него уставились два бескомпромиссных дула.
– Понял. Нельзя.
Но в ту же секунду он ловко плюхнулся на живот, оттолкнулся ногами, проехав по паркету, и оказался за спинами конвойных. Нанеся два коротких удара, которые свалили противников на колени, он аккуратно разжал их пальцы и забрал револьверы себе.
Писарь сполз со стула, чтобы спрятаться в углу. Начинать перестрелку в его вечерние планы не входило, хотя и торчала откуда-то из штанов мощная пушка.
– Вот это правильно, - похвалил его Шнырь.
– Это то, что я называю настоящим геройством. Ведь что такое подвиг? Это когда ты жив и здоров, несмотря на усилия многочисленных недругов.
Они вдвоём легко спеленали здоровенных конвойных и писаря, усадив их на полу спинами друг к другу — треугольник, как известно, самая устойчивая фигура в трёхмерном пространстве. В ход пошли предметы, хоть сколько-нибудь годившиеся для этого: и ремни, и провода от электроприборов, и даже шнурки ботинок. Рты, как полагается, они заглушили кляпами.
С окном, заделанным снаружи решётками, Атилла справился играючи, вырвав железные прутья из податливого бетона. Уголовники поднялись на подоконник и исчезли в тёмном проёме, ступив на каменный карниз, опоясывавший здание по периметру. Вернувшийся без опозданий майор застал на полу лишь унылую компанию своих подчиненных.
Листки с «чистосердечным» валялись вокруг, но только пользы в них содержалось крайне мало: Атилла, как мог, пересказал по памяти знаменитую историю чокнутого испанского идальго, а Шнырь раз сорок вывел русский алфавит. Ни на что другое, кроме графологической экспертизы, записки эти не годились.
О том, что в общежитии творится что-то неладное, деканат стал догадываться в понедельник с утра, когда на стол перед секретарём легла диковинная объяснительная. В ней говорилось о том... Впрочем, пересказ содержания лучше опустить ввиду его совершеннейшей неприемлемости для нашего пуританского повествования.