Уроки счастья от тех, кто умеет жить несмотря ни на что
Шрифт:
К пяти годам Хелен умела уже достаточно многое для слепого, глухого и немого ребенка. Она отличала свою одежду от чужой, умела сама одеваться, знала, как сложить и куда убрать разные предметы гардероба. Она любила проводить время на кухне, помогала матери и кухарке – молола кофе, кормила кур и индюков и выполняла всякие мелочи подай-принеси. Она обожала Рождество, хоть и не знала, по какому поводу все так суетятся и столько готовят. Но она узнавала этот праздник по запаху готовящихся блюд и наперегонки со всеми неслась вешать свой чулок для подарков.
Но не надо думать, что Хелен была маленьким слепым ангелочком, вызывающим умиление и жалость. В книге, которую она написала, став взрослой, она ничуть не щадит себя и рассказывает даже о таких вещах, о которых скромно
Я росла, и во мне нарастало желание выразить себя. Немногие знаки, которыми я пользовалась, все меньше отвечали моим потребностям, а невозможность объяснить, чего я хочу, сопровождались вспышками ярости. Я чувствовала, как меня держат какие-то невидимые руки, и делала отчаянные усилия, чтобы освободиться. Я боролась. Не то чтобы эти барахтанья помогали, но дух сопротивления был во мне очень силен. Обычно я в конце концов разражалась слезами, и все заканчивалось полным изнеможением. Если матушке случалось в этот момент быть рядом, я заползала в ее объятья, слишком несчастная, чтобы вспомнить причину пронесшейся бури. Спустя какое-то время потребность в новых способах общения с окружающими стала настолько неотложной, что вспышки гнева повторялись каждый день, а иногда каждый час.
Но даже если не принимать во внимание такие вспышки гнева, Хелен все равно была хулиганкой. Играя с дочкой кухарки она могла остричь все листья с садовых кустов, а потом и волосы своей подруге. А когда индюк украл у нее помидор, она вдруг осознала, что не все можно брать с разрешения, стащила на кухне сладкий пирог, объелась им и потом маялась животом. Но угрызений совести не испытывала, волновал ее только один вопрос – было ли индюку так же плохо от помидора?
Что поделать, мораль человеку прививается, с ней нельзя родиться. Хелен не успела получить знания о том, как надо вести себя в человеческом обществе, и действовала на уровне инстинктов. Это подогревалось тем, что родители жалели ее и все ей прощали, чем, конечно же, сильно ее избаловали. Становясь старше, она выдумывала все новые проказы, уверенная в своей безнаказанности. Она могла запереть кого-нибудь в кладовке или вытряхнуть свою новорожденную сестру из колыбели, чтобы освободить место для своей куклы. А однажды она сунула свой фартук в огонь и лишь чудом не сгорела вместе с ним.
Родители Хелен понимали, что ее надо воспитывать. Но как? К счастью, они были людьми хорошо образованными и обеспеченными, знали, что наука и медицина не стоят на месте и что есть какие-то методики, по которым специально обученные педагоги занимаются со слепыми и глухими детьми. Вот только где их найти?
Но кто ищет, тот обрящет. Однажды мать Хелен прочитала в книге Диккенса «Американские заметки» о Лоре Бриджмен, которая тоже была глухой и слепой, но все-таки получила образование и научилась общаться с людьми. И хотя доктор Хауи, занимавшийся с ней, уже давно умер, эта история стала маячком, указывающим им путь.
Когда Хелен исполнилось шесть лет, отец повез ее в Балтимор, чтобы показать знаменитому окулисту, а заодно навести справки о педагогах, занимающихся со слепыми и глухими детьми. Увы, надежда на то, что девочку можно вылечить, разлетелась сразу же – окулист лишь отрицательно покачал головой. Но зато он дал им хороший совет: съездить к доктору Александру Беллу, великому изобретателю, к тому времени уже запатентовавшему телефон, аудиометр и фотофон (прибор для передачи на расстояние звуков с помощью света). Белл очень много занимался проблемами людей с нарушениями зрения и слуха. Он открыл в Вашингтоне экспериментальную школу, где проводилась работа по поиску наилучших методов обучения глухих детей, основал Американскую ассоциацию содействия обучению глухих устной речи, а премию за изобретение телефона потратил на создание Вольтовского бюро по распространению информации по проблемам глухих.
Несчастье Хелен Келлер он сразу принял близко к сердцу и посоветовал ее отцу написать в Школу Перкинса для слепых в Бостоне. Именно там когда-то училась Лора Бриджман, и там мог найтись подходящий учитель для Хелен. Рекомендация Белла сделала свое дело, и директор школы, доктор Ананьос, вскоре любезно сообщил, что на следующий год пришлет к ним учительницу, мисс Салливан.
Самый важный день моей жизни – тот, когда приехала ко мне моя учительница Анна Салливан. Я преисполняюсь изумления, когда думаю о безмерном контрасте между двумя жизнями, соединенными этим днем. Это произошло 7 марта 1887 года, за три месяца до того, как мне исполнилось семь лет…
Случалось вам попадать в море в густой туман, когда кажется, что плотная на ощупь белая мгла окутывает вас и большой корабль в отчаянной тревоге, настороженно ощупывая лотом глубину, пробирается к берегу, а вы ждете с бьющимся сердцем, что будет? До того, как началось мое обучение, я была похожа на такой корабль, только без компаса, без лота и какого бы то ни было способа узнать, далеко ли до тихой бухты. «Света! Дайте мне света!» – бился безмолвный крик моей души.
И свет любви воссиял надо мною в тот самый час.
Анне Салливан было всего двадцать лет. Она сама только что закончила Школу Перкинса для слепых, хотя к этому времени уже не была слепой – операция помогла ей восстановить потерянное в детстве зрение. Но зато она знала на собственном опыте – каково это, ничего не видеть. И она всей душой привязалась к маленькой Хелен, настолько, что провела рядом с ней следующие пятьдесят лет, до конца своей жизни.
Но поначалу ей было очень нелегко. Родители по доброте душевной избаловали дочь до безобразия, и она стала совершенно неуправляемой. Анне пришлось настоять на том, чтобы хотя бы на две недели их поселили в отдельном маленьком домике, где Хелен пришлось бы общаться только с учительницей, где не было бы ни всегда готовых прийти на помощь слуг, ни потакавшей ей во всем матери. Там она установила жесткую дисциплину, а когда ее подопечная хорошо себя вела – обучала ее языку глухонемых, изобретенному еще монахами в Средние века и успешно используемому до сих пор.
Анна выиграла свой первый бой – Хелен оказалась достаточно сообразительной, чтобы слушаться, когда это необходимо, и через две недели предстала перед родителями в образе вполне благовоспитанной девочки. Но Анну она в первое время невзлюбила и даже устроила одну из своих привычных дерзких игр – заперла ее в комнате, а ключ спрятала.
Впрочем, эта небольшая борьба за лидерство длилась недолго. Анна была нужна своей маленькой ученице, причем та и сама это понимала. Хелен была умна от природы, пусть ее разум и был совершенно не развит. Поэтому она понимала, что отличается от других. Она уже давно заметила, что люди умеют общаться межу собой каким-то способом, который она использовать не может. Иногда она становилась между людьми и трогала их губы, а потом пыталась шевелить своими в надежде, что произойдет какое-то чудо, и ее тоже поймут. А потом приходила в отчаяние и ярость от безрезультатности своих попыток. И вот теперь появился человек, который сам пытается с ней общаться! Да разве можно на него долго сердиться?
Конечно, Хелен не сразу поняла, зачем Анна складывает ей пальцы, когда дает тот или иной предмет. Сначала она восприняла это как новую игру и с удовольствием повторяла жесты, не задумываясь, что они что-то значат. И по правде говоря, в успех этой затеи никто, кроме Анны, не верил. Ну как можно заставить слепого и глухого ребенка понять, что эти жесты – слова, ведь она и слов-то не знает.
Но озарение произошло очень скоро. В один прекрасный день Хелен вдруг интуитивно, как это происходит у маленьких детей, учащихся говорить, догадалась, что вода, льющаяся на ее руки имеет название, и вот так сложенные пальцы – это и есть ее название! В своей автобиографической книге она потом писала, что в тот момент даже вспомнила, что когда-то, еще до слепоты, пыталась произнести слово «вода».